при санатории.
Спустя пару минут появился Кафран. Я сразу понял, что передо мной тип, который не перестанет улыбаться даже на похоронах своей собственной матери. Один из тех неунывающих клоунов, что видят все через розовые очки. Хороший человек, но в обществе таких, как он, я никогда долго не выдерживал. Десять минут бесконечных благостных улыбочек — и я на стену полезу.
Это был пузатый приветливый коротышка, лысый как коленка. Лицо усеяно веснушками, подбородок — одна сплошная ямочка. На носу лихо сидели очки в красной оправе, слишком крупные для его малюсеньких глаз и ушей: вылитый персонаж мультика, нарисованный бездарным художником. Его чопорный костюм смотрелся бы более или менее нормально, если бы не оранжевые подтяжки и огромная розетка с надписью «У КАФРАНА КОРМЯТ, КАК У МАМЫ», пришпиленная к пиджаку в районе сердца. Он заговорил со мной бодрым звонким голосом:
— Итак, мистер Райми, вы — последний из направленных ко мне грозных рыцарей. Давненько ко мне не хаживали визитеры. Я как-то даже и соскучился. Еще вчера сказал об этом Аме — это моя дочка — и вот, вуаля! Легки на помине. Желаете что-нибудь заказать? Отбивные на этой неделе близки к великолепию, поэтому, если вы не вегетарианской веры будете…
— Отбивная — это замечательно, — с улыбкой заявил я.
— Пожалуйста, Люси, две отбивные, — сказал он официантке. — Я сегодня одну уже съел, — доверительно шепнул он мне, — но смотрите не говорите об этом Аме, если ее увидите: она вечно меня пилит насчет здорового питания, похудеть уговаривает. Бр-р. Доктора и дочери, мистер Райми — можно вас называть Капаком? Можно? Хорошо. Доктора и дочери, Капак: либо они прежде времени сводят тебя в могилу, либо заставляют жалеть, что ты еще не в могиле. Но куда же нам без них?
И так он болтал не переставая, пока мы ждали отбивных: рассказывал мне о своих врачах, о ресторане, о клиентах. Я любезно улыбался, кивал головой, выгибал брови, задавал вопросы, как только он умолкал, чтобы перевести дух. Вот за что я больше всего ненавижу работу страхового агента — за эти хождения вокруг да около, за милые глупости, которые приходится произносить прежде, чем удастся перейти к делу. Обычно я терпел, старался за это время изучить клиента, но сегодня я нервничал, голова была забита Адрианом, и приходилось делать большие усилия над собой, чтобы сдержать досаду.
Как только Кафран отводил от меня взгляд, я исподтишка озирался по сторонам, высматривал официантку с отбивными, поглядывал на клиентов. У окна я увидел другую официантку — она подавала десерт. Хорошая фигура. Красивые ноги. Вот эту девицу я бы попробовал охотно!
Кафран заговорил о фокуснике, которого видел вчера по телевизору. Видимо, это было его хобби — он знал уйму несложных фокусов и вызвался попозже показать мне несколько. Я кивнул, сказал, что буду очень рад. Мой взгляд вновь лениво соскользнул на длинноногую официантку, которая продолжала расставлять на столе блюдечки с десертом.
Она обернулась, и я моментально утратил интерес к Кафрану Риду, продаже страховых полисов и Адриану Арне. Это была женщина с лестницы! Вчера я ее толком не разглядел, но при встрече лицом к лицу опознал безошибочно. И это тело — разве такое забудешь!
Она подняла глаза от тележки, заученно улыбаясь. Заметила меня. Улыбка превратилась в кривую гримасу. Рука выронила нож, который, упав, раскрошил пирожное. Овладев собой, она вернулась к работе, а затем, так быстро, как только могла, сохраняя невозмутимый вид, пробралась к моему столику.
Кафран, подняв глаза, улыбнулся.
— A-а, Ама, — протянул он. — Хочу тебя кое с кем познакомить. Ама, это Капак Райми. Капак — моя дочь, Ама Ситува.
— Здравствуйте; Ама. — произнес я, протягивая ей дрожащую руку.
— Здравствуйте, мистер Райми.
В тот миг, когда наши пальцы соприкоснулись, мой член встал торчком, чуть не прорвав брюки. К счастью, этого не было заметно благодаря столу. Вот была бы стыдоба… Но Ама и так обо всем догадалась, почувствовала взрывную волну, которая пробежала по моей ладони. В ее глазах, в ее особенной улыбке я прочел: она поняла.
— Мы, по-моему, уже встречались, мистер Райми. Я не ошибаюсь?
Голос у нее был красивый — экзотический, нездешний, с легким акцентом, который я никак не мог опознать. Голос, рожденный в стране, где слишком много солнца.
— Пожалуйста, зовите меня Капак, — сказал я ей, когда она высвободила свою руку из моей. — Да, думаю, наши пути скрещивались. Всею один раз.
— Правда? — восхитился Кафран. — Вот совпадение, а? Мир — большая деревня.
— Интересно, где мы встречались, — проговорила Ама. — Хоть убей, не помню. А вы… Капак…
— По-моему, на какой-то вечеринке, — заявил я, оскалив зубы в улыбке. — В городе, где-то в районе центра, если я правильно помню.
— Ну разумеется. Теперь я вспомнила. Мы остановились на лестнице, чтобы поздороваться, правда?
— Именно.
— Вы были приятным собеседником, если я правильно помню.
— Да и с вами было нескучно.
— Хм-м.
Ее улыбку я хотел бы вставить в раму и взять с собой домой. В паузах между фразами она имела обыкновение облизывать губы язычком. Прелестная привычка.
— Надо как-нибудь встретиться и поговорить еще разо-о-ок, — промурлыкала она. — Поболтать о старых временах, о друзьях. Да?
— Я не против, — сказал я.
— Отлично. — Она обернулась к Кафрану и заговорила с ним. Я почувствовал, что между ног у меня просто-таки печка пылает. Я ухватился за край стола, сдерживая дрожь.
Ге разговор с отцом я пропустил мимо ушей и опомнился лишь, когда она вновь обернулась ко мне.
— Рада была вас повидать, Капак, — заявила она. — Авось еще сегодня увидимся, когда дойдет до десерта;
— Было бы мило.
Десерт. Да, черт возьми, да! Она на тарелочке с шариком мороженого, совершенно голая, если не считать сахарной пудры. У меня потекли слюнки. И не только…
Она удалилась, вновь стала лавировать по залу с тележкой, время от времени даря мне краткие лукавые улыбки и поигрывая бедрами так, как, верно, научилась у самой Саломеи. Моя работа превращалась в кошмар, Но я сказал себе, что должен сосредоточиться на деле.
— Ну и глаза у вас, ничего не скажешь, — заметил Кафран, когда я наконец вновь перевел на него взгляд. — Смотрите, Капак: не стоит бесстыдно пялиться на девушку в присутствии ее отца.
— О, мистер Рид, извините ради Бога, я…
Он расхохотался и замахал руками — дескать, не надо извинений.
— Да я шучу, Капак. Ама отлично сложена и вообще очень хороша собой. Сказать по чести, я был бы очень рад, если бы более или менее подходящий молодой человек сумел разбудить ее сердце. Моя дочь — совсем не кисейная барышня, но она довольно замкнута и сидит дома в одиночестве гораздо больше, чем мне бы хотелось.
— Она прелесть, — робко сознался я. — Вы сказали, что ее фамилия Ситува. Но она ведь не замужем?
— Нет. Я и ее мать разошлись в разные стороны несколько лет назад. Это не было мирное расставание — она почему-то возомнила, что я — чудовище и женился на ней только ради ее рецептов. Она забрала Аму, вернулась с ней на родину, взяла девичью фамилию и не позволяла нам с дочерью видеться.
— Но как же тогда… — Я указал подбородком на самую лучшую на свете женщину.
Кафран вздохнул. В его голосе прозвучала неподдельная печаль:
— Четыре года назад она умерла. Она была хорошим человеком, Капак, просто с сумбуром в голове. Она внушала Аме, что я — чудовище, поэтому Ама долго не решалась со мной связаться, даже когда
