— Все имеет значение. — Она щелкнула меня по носу, улыбнулась, лизнула меня в переносицу языком. — Давай, — проворковала она, — поделись с тетушкой Амой. — Я пытался схватить ее, а она со смехом вывернулась. — Не-не-не, пока о прошлом не расскажешь…
— На фиг прошлое! — взревел я. К-лицу у меня прихлынула кровь. — Что с него толку? Мне на него плевать. В тот раз, пока мы трахались на лестнице, как кролики, прошлое ничего не значило.
— Верно, — процедила она. — Но с кроликами вот какая загвоздка: в итоге они всегда получают пулю в голову, и остаются от них только косточки на тарелочке. — Выйдя из тени здания, она подошла к краю пирса. Зачерпнула горсть камешков, начала кидать их на зеркальную гладь реки, играя в «блинчики». Я подошел к ней, подставив лицо тем немногим солнечным лучам, которым удавалось прорваться через клубы тумана. Казалось, мы — двое последних уцелевших людей в апокалиптическом городе-призраке. Она вновь заговорила, не глядя на меня:
— Вчера ночью я опять лазала в «Парти-Централь». Хотела навести справки о тебе. Раздобыла твое досье — особое, то, которое Кардинал прячет, доступное лишь избранным. Ты видел это досье, Капак?
— Нет, — ответил я.
— Интересно, просто зачитаться можно. Досье жутко подробное. Просто безумие какое-то. Списки твоих клиентов, друзей, сослуживцев. Отчеты о каждом твоем дне в городе, даже за тот период, пока ты работал у дяди. В какие клубы ты ходил, с кем гулял, какие дела проворачивал. Любимые коктейли и хобби. Описано, как ты ходишь, как говоришь, как держишься. Твои фотографии — их вообще уйма. Ты и с расстегнутыми штанами у писсуара, и с женщинами в постели, и просто спишь. В какие магазины ходишь, что покупаешь, чем питаешься. Образцы почерка, с заключением графолога. Указано, каким кремом для бритья пользуешься, сколько раз на дню моешься и переодеваешься. Финансовое положение, в подробностях. Более дотошного досье я не видела. Оно такое интимное, что в дрожь бросает. На твоем месте я бы забеспокоилась: столько усилий на такое дело потратил бы только сумасшедший.
Итак, досье глубокое и откровенное, но вот беда — одной мелочи в нем не хватает. Неувязка вроде бы маловажная, но все равно странно.
— Продолжай, — мрачно буркнул я. — В чем соль анекдота?
— О твоем прошлом там — ни слова. — Ама заставила камешек отскочить от воды одиннадцать раз. Я бездумно, машинально отсчитывал его прыжки. — Ни слова о том, где ты родился и вырос, кто были твои родители, где ты учился.
— Ничего странного, — возразил я. — Я же говорил, мое прошлое не имеет значения. Моя жизнь до приезда сюда ни хрена не стоит. Моя настоящая жизнь началась тут. Раньше я был самым обыкновенным парнем, настоящим лохом. Нет смысла вносить в это досье сведения о старом Капаке Райми.
— Ты сам знаешь, что несешь чушь, — отрезала она. — В этих архивах записано прошлое каждого — от уборщицы до Форда Тассо. Хотя бы в общих чертах. Думаешь, Кардинал не раздобыл бы копии твоего свидетельства о рождении и школьного аттестата, характеристики с прежней работы? Черт возьми, Капак, даже у обычных начальников такая информация есть. Человека, о котором ничегошеньки не известно, на работу не возьмут. Где твоя медицинская карта, где номера страхового свидетельства и водительских прав, где паспортные данные? Пусто. Ни слова. Словно тебя никогда не было. В этом здании к каждому имени прилагается прошлое. Но не к твоему, — Ама сделала паузу. — И не к моему.
— К твоему?
Мимо протарахтел грязный траулер. Один матрос, стоявший на палубе у поручней, помахал нам. Ама с улыбкой помахала в ответ, но мне было не до простых радостей жизни. Не сводя с нее глаз, я молча ждал, что еще она скажет. И лишь проводив взглядом судно, которое скрылось за излучиной реки, она продолжила:
— Когда я впервые приехала сюда, я была счастлива. Рядом со мной был отец, очень приятно было воссоединиться с ним после многолетней разлуки. Я обзавелась новыми друзьями. Было несколько мужчин, с которыми я весело проводила время. Начала работать в ресторане и быстро там освоилась. Жизнь стала радостной и простой. Ни печали, ни забот, ни помех. Я чувствовала, что оказалась на своем месте. Думала, что так и буду здесь жить-поживать, как в сказке, унаследую от Кафрана ресторан, нарожаю детей, подниму на ноги целое счастливое семейство. Не хватало только распрекрасного принца, но я была уверена, что он где-то за углом, ждет, пока я его найду.
Но как-то раз мои друзья разговорились о своей юности, старых приятелях, школах, учителях, мальчиках. Обычно во время таких бесед я отмалчивалась, чувствовала себя неловко. А тут одна девчонка попыталась втянуть меня в разговор. Стала расспрашивать, как выглядит мой родной город, какая у нас была семья, с кем я дружила. Я, как обычно, только бурчала в ответ всякую ерунду, но у нее разыгралось любопытство, и она стала настаивать. Пришлось опять отделываться отговорками. Тут вмешались и остальные — чувствуя мое сопротивление, они решили, что я скрываю какую-то страшную тайну.
Они меня так достали, что я сдалась и стала ворошить память в поисках какой-нибудь мелочи. Ничего особенного мне не требовалось: просто какая-нибудь история, хохма, которая бы их насмешила, история первого поцелуя или жуткой ссоры с матерью.
Но мне ничего в голову не приходило. — Ама обернулась. Она тяжело дышала. Ее ноздри раздувались, она силилась не заплакать. — Я напрягала память что есть сил, но… но ничего. Хоть бы одно смутное воспоминание. Ни одного образа — ни матери, ни дома, ни друзей. Я знала историю о том, как Кафран с женой разругались, как она увезла меня и вырастила, но эту историю я скорее слышала, чем пережила в жизни. Я осознала, что не помню, как превратилась из младенца во взрослого человека. До приезда сюда все было покрыто беспросветной мглой.
Я пошла к Кафрану. Надеялась, что он мне поможет или хотя бы разбудит мою память собственными воспоминаниями. — Ама покачала головой. — Он тоже ничего не знал. Рассказал мне все ту же старую байку, но ничем не смог ее расцветить. Он не знал, где я жила, когда именно родилась, какие такие родственники приютили меня после смерти матери.
Сначала я решила, что он нарочно все утаивает — значит, в моем прошлом было что-то ужасное. Например, я кого-нибудь убила и никогда не должна об этом узнать. Вот такая чушь мне в голову лезла. Но чем больше я на него давила, чем отчаяннее ему приходилось защищаться, тем больше он терялся, и мне начало казаться, что я ошибаюсь — он действительно ничего не знает о моей жизни за границей. Я предположила, что мать вообще ни во что его не посвящала.
Тогда я стала копаться в городских архивах. Думала наткнуться на какую-нибудь ниточку. Рылась долго, курсировала между библиотеками, газетами и всякими там государственными учреждениями. И хоть ты тресни. Ни Амы Ситувы, ни Амы Рид. Кафран там числился, и его жена тоже. Элизабет Тревор. Тревор! Ни одного упоминания фамилии «Ситува» я вообще не нашла. Отыскала копию их свидетельства о разводе — ни слова о ребенке. Попыталась проследить жизнь Элизабет Тревор после отъезда из города — опять ничего.
Ты себе представляешь, как страшно обнаружить, что не существуешь? Что с официальной точки зрения ты никто и звать тебя никак? — Она уставилась в пространство. Ее губы раздвинулись в улыбке, больше похожей на оскал. — Впрочем, наверно, представляешь. А нет, так вскоре придется.
Слушая ее, я рылся в своих собственных воспоминаниях, заталкивал свой разум в пещеру, которой он обычно чурался. Я начал с дня своего приезда сюда и попробовал припомнить, что было до того, как я сел в поезд. Но погрузиться в прошлое с этой отправной точки не удалось. Погружаться было некуда. Как и у Амы, дальше зияла пустота.
— Я наняла частного детектива, — продолжала Ама, — но он не сумел сделать ничего, кроме того, что я и так добилась. Он заключил, что либо из архивов изъята информация, либо я — нелегально удочеренная сирота. Сказал, что с такими случаями сталкивался: супруги, которые не могут ни иметь своих детей, ни взять чужих, иногда покупают детей на черном рынке. С его слов, это объясняет, почему меня нет в городских архивах.
— Похоже на правду, — согласился я.
— Очень. Весьма логично. Может быть, это и есть правда, но все равно неясно, почему у меня провалы в памяти.
— Может быть, забывчивость у вас в роду, — улыбнулся я, но Ама сохранила серьезность. — Извини. Рассказывай дальше. Что ты тогда сделала?
Тогда она пошла к врачу, который внимательно ее осмотрел и ничего не нашел. По ее настоянию он
