как мы живем и чего терпеть не можем, но то и дело разговор сворачивал назад на Кардинала и наше исчезнувшее прошлое. Я рассказал Аме о «той женщине» и обрывочных образах мира, которого я не мог припомнить. Ей даже такое было неподвластно — ее прошлое скрывала непроницаемая завеса.
Мне подумалось, что мое чувство к этой женщине сможет постепенно перерасти в любовь. Я не знал, почему мне так кажется и что именно притягивает нас друг к другу, но я ощущал: мы созданы друг для друга, созданы изначально.
— Может быть, я когда-то за тобой ухаживал, — заметил я, пока мы шатались по очередному пустому складу. — Или мы просто были знакомы. И именно потому… там, на лестнице…
— Может быть. — Ама пнула гнилую доску, разломив ее надвое, и улыбнулась.
— Интересно, а у других айуамарканцев есть провалы в памяти?
— Я об этом задумывалась, — сказала Ама.
— Откуда же мы взялись? — проговорил я. — Кто мы — «шестерки», которым промыли мозги, чтобы вернее подчинить Кардиналу?
— Промывание мозгов — это сказки, — скривилась Ама. — Я могу поверить, что есть способы влиять на сознание и поведение человека, но не до такой же степени…
— Современная наука всесильна, — возразил я. — Почем нам знать — возможно, мы добровольно согласились на это. А другие — те, чьи имена перечеркнуты, — вовсе не мертвы; может быть, к ним вернулись прежние воспоминания, и и вывели из проекта.
— Шаткая версия, Райми.
— А у тебя какое объяснение?
— Может быть, Кардинал собирает по больницам людей, у которых амнезия, — предположила Ама. — Скупает их или ворует, внушает им фальшивую личность и… — Я выгнул бровь. — А что, не более невероятно, чем твоя теория, — засмеялась она.
— По-моему, у нас не все дома, — заявил я. — Скорее всего у остальных память работает великолепно, а мы — просто два придурка, которых свела судьба.
— Ты правда в это веришь? — процедила Ама.
— Ама, я уже ни во что не верю, — парировал я. — Веру я перерос.
В конце концов мы неохотно распрощались, так ничего и не сказав друг другу о нас самих, чувствах, которые мы испытываем друг к другу и наших общих планах на будущее, если таковое вообще возможно. На это у нас не было времени. Сначала следовало разобраться с «Айуамаркой». Разве могли мы углубиться в тонкости нашей взаимной любви — если это действительно была любовь, ведь я постоянно одергивал себя: «Погоди, ты об этой женщине вообще ничего не знаешь», — когда даже наши подлинные имена остаются тайной за семью печатями?
Мы договорились встретиться на следующий день на девятнадцатом этаже «Парти-Централь», в десять вечера — если оба будем живы. Поцеловавшись один-единственный раз, мы разошлись своими путями. Не сказали друг другу на прощание никаких пафосных или нежных слов. Ама, оседлав мотоцикл, унеслась к Кафрану Риду. Меня в отличие от нее не ждала отцовская нежность. Я вернулся к Натаниэлю Миду.
Когда я подошел к машине, Мид читал газеты, презрительно пофыркивая над статьями о политике. Я потянул дверцу на себя. Мид поднял глаза и, удостоверившись, что перед ним всего лишь я, сложил газету и приготовился трогаться с места.
— Плодотворная встреча? — спросил он, когда мы выехали на шоссе, ведущее назад к цивилизации.
— Э-э-э… оригинальная, — обронил я.
— Опасный человек этот Кардинал, — заметил Мид. — Вы с ним поосторожнее. Сжует и тапочек не выплюнет.
— Откуда у вас такие познания? — спросил я.
— Я таксист. Всю жизнь за баранкой. Много чего слышишь. Много чего видишь. Если есть желание. Большинству все по барабану: они глухи и слепы, в чужие дела не лезут. Но я не из таковских. Люблю быть в курсе событий.
— Кстати, о слепых, — начал я. — Вы что-нибудь знаете о тусовке слепых религиозных фанатиков? Ходят в балахонах и…
— Вылезают на улицы, как только сгущается туман, — кивнул таксист. — А то. Видел. Только ничегошеньки не знаю. Единственное что — они здесь с незапамятных времен шляются.
— А с Кардиналом они как-нибудь связаны? — спросил я.
— Понятия не имею.
Когда мы вернулись в сердце мегаполиса, я велел остановить машину, заплатил по счетчику и прибавил щедрые чаевые за лишнее беспокойство.
— Неслабо, — одобрительно присвистнул Мид.
— Если вы мне еще понадобитесь, можно я позвоню?
— Само собой. — Он сунул мне засаленную визитку. — Мой домашний. — Мид помедлил. — Ты нормальный парень, Райми. Надо будет — звони. Приеду.
— Спасибо.
Выждав, пока он уедет, я поймал простое такси и приказал везти к «Парти-Централь», да побыстрее (и по дороге чуть не сдох от нетерпения, поскольку таксист в отличие от Томаса или Мида был с туманом на «вы»). Надо было кое-что расследовать.
сарас
Я проработал всю ночь. Сменялись секретарши и курьеры — но я не покидал зала, метался от терминала к столу и назад, вчитываясь то в текст на бумаге, то в слова на экране, пальцы мои то летали по клавишам, то нервно перелистывали страницы. Я искал, пожирал, переваривал информацию.
Ама не преувеличила — досье оказались на диво подробными. Был учтен и зафиксирован каждый мой шаг с момента приезда в город. Счета, квитанции, инвентарные перечни. Стенограммы моих разговоров. Списки клиентов, друзей, коллег. Даже отчет о теннисных партиях в тот незабвенный день на корте. На сбор этих сведений Кардинал должен был потратить целое состояние. И это — только в незасекреченных досье!
Но о моем прошлом — ни слова. Где бы я ни искал, мне не попадалось ни единого намека на мою жизнь до приезда в этот город. Я ввел свое имя в компьютерные «искалки» — пусть поищут ссылки на него во всех областях и сферах. С тем же успехом я мог бы отрядить компьютеры на поиски призрака. Казалось, я родился в день приезда, а до того, выражаясь словами Курта Воннегута, был невинным обрывком недифференцированного вакуума.
Но нет! У меня же есть воспоминания. Пусть смутные, пусть за них никак не ухватишься — но они есть. Лицо «той женщины». Моя любовь к старым фильмам. Цитата из Воннегута: я никогда не читал его книг, точнее, не помнил, чтобы читал за время пребывания в городе, — но не мог не читать его в предыдущем воплощении, раз уж в голове всплывают его изречения. В моей черепной коробке хранится обширная база данных, доказательство богатого прошлого опыта: любимые, если верить моей памяти, фильмы, песни, книги, люди. В момент приезда я не был несведущим и неискушенным младенцем. Я приехал мужчиной, который повидал жизнь и знает, что почем. У меня были глубоко укорененные симпатии и антипатии, надежды, страхи и амбиции. Далеко не все из них зародились в моей душе уже в городе.
Амнезия. Вот где собака зарыта. Вероятно, Кардинал набрел на меня в какой-нибудь больнице — Ама права. Мой мозг выгорел. Скорее всего я был полным инвалидом. А он спас меня и привез сюда, чтобы использовать в своих таинственных проектах. Информацию о дяде Тео он мог мне внушить — под гипнозом такое наверняка возможно — и отправил в город, чтобы дальше я выкарабкивался сам. О человеческом разуме и возможностях современной медицины я знал не так уж много, но эта версия казалась мне вполне правдоподобной.
Но как же другие? Дядя Тео, Кафран Рид, Соня Арне. Они-то тут при чем? У них же не было амнезии.
