Она положила голову на стол и громко заплакала. Он осторожно погладил ее волосы.
— Не плачь, не плачь, Танечка. Ты просто разнервничалась. Все пройдет, все будет опять хорошо. И ведь ты… любишь меня немножко?
Она выпрямилась.
— Нет. Я давно не люблю тебя. Без тебя я была бы богата и счастлива.
— Ах, вот как. Жаль, что ты так поздно сказала.
Он замолчал. Она продолжала всхлипывать. Он принес ей воды.
— Выпей, успокойся.
Она вытерла глаза.
— Спасибо. Теперь ничего не переменишь. Ты не сердись, Сережа.
— Я не сержусь.
Она подошла к умывальнику и стала прикладывать мокрое полотенце к лицу.
— Я, Таня, прилягу немного. Я сегодня должен раньше выехать.
Хорошо. Тогда я пойду погулять, чтобы не мешать тебе.
Стоя перед зеркалом, она пудрилась и подкрашивала ресницы.
И по тому, как старательно она это делала, он видел, что она идет на свидание к Джонсону.
Она пригладила щеткой темные короткие волосы и надела шляпу.
— Скажи, не видно, что я плакала?
— Нет, совсем не видно.
Она взяла перчатки.
— Ну, до свидания, Сережа. Смотри, будь осторожен.
— Танечка…
— Что?
— Ты так уходишь. Не поцеловав меня?
— Я думала, ты сердишься. Я вела себя отвратительно, и мне стыдно.
Он обнял ее.
— Таня…
Она присела на край кровати, виновато глядя на него.
— Прости меня, Сережа… Забудь глупости, которые я тебе говорила… Поешь перед отъездом и свари себе чаю. Ну, я пойду… а то ты не успеешь выспаться.
Она хотела встать, но он удержал ее за руку.
— Подожди. Дай мне посмотреть на тебя еще минутку…
— Что с тобой, Сережа?
— Ничего. Иди теперь…
Она снова поцеловала его.
— Так будь осторожен. Когда ты приедешь? К двенадцати?
— Я люблю тебя, Таня.
— Ну конечно. Я тоже люблю тебя. До свиданья.
И, рассеянно улыбнувшись ему, она быстро, чтобы он не задерживал ее больше, вышла из комнаты.
Татьяна Александровна взглянула на часы:
— Без четверти десять. Мне надо ехать домой.
— Куда вам спешить? Ведь вашего мужа еще нет.
Она упрямо покачала головой.
— Надо.
Татьяна Александровна разделяла все в жизни на «можно» и «нельзя».
Ездить кататься с Джонсоном, пить с ним чай и обедать — можно. Но возвращаться домой после десяти — нельзя. Это неприлично. Она никогда не делала того, что неприлично.
Они вышли из ресторана и сели в автомобиль.
— Неужели мы сейчас расстанемся? Я не хочу вас отпускать.
Она молчала, глядя в окно.
— Послушайте. Мне надоела эта игра. Ваша неприступность очень мила — каждая женщина кокетничает по-своему. Но это тянется слишком долго. Будем говорить откровенно. Если вы поедете со мной, я завтра подарю вам тот широкий браслет.
«Тот браслет?..» Она никогда не могла пройти мимо витрины, где он был выставлен, чтобы не полюбоваться им. Ей казалось, что в этой сияющей широкой бриллиантовой полосе заключено все недоступное ей счастье. Он даже снился ей.
— Вы подарите мне тот браслет? Правда? — она вздохнула. — Нет, все-таки я не поеду с вами… Не могу поехать…
— Как хотите… — он видимо сердился. — Как хотите. Я советовал бы вам подумать. Я буду ждать до двенадцати. Позвоните мне по телефону, если передумаете.
Автомобиль остановился.
— Спокойной ночи. Я не позвоню вам.
— Я все-таки буду ждать. А если вы не позвоните, я завтра утром уеду в Лондон.
— Очень жаль. — Она постаралась улыбнуться. — Тогда прощайте.
Татьяна Александровна поднялась по лестнице: «Вот и конец». Конечно, она знала, что это не может долго продолжаться. Но так неожиданно…
Она отперла дверь, вошла в свою комнату и зажгла свет. Кровать была аккуратно застлана. Сергей прибрал перед уходом — ведь она не любит беспорядка. Все было как всегда, и вещи стояли на своих местах. Но она сразу почувствовала, что что-то случилось. Что? Она беспокойно огляделась.
На комоде лежал лист бумаги. Только две строки: «Я не хочу тебе мешать. Ты свободна. Прощай. Будь счастлива».
Как? Он уехал? Не может быть… Она открыла шкаф. Ни его серого костюма, ни пальто. Чемодана тоже не было. Значит, Сергей уехал…
Она села на кровать. Слезы текли по ее лицу. Сережа… Что же теперь будет со мною? Сережа уехал, Джонсон уедет… Она бросила шляпу на пол и заплакала, уткнувшись головой в подушку.
Потом встала и снова перечла записку: «Будь счастлива…» Она всхлипнула: «Хорошо мое счастье!» — «Ты свободна». Свободна? И еще не совсем понимая, почувствовала, как быстро забилось сердце.
«Свободна? Я свободна. Тогда Джонсон не уедет, и я буду счастлива. Ах, Господи!» Она села на стул, прижимая записку к груди: «Я свободна, свободна».
И вдруг вспомнила Чаплина в «La ruee vers l’or»[48], как он выпускает пух из подушки, прыгает и кувыркается от радости. Жаль, что ей нельзя так. Но Джонсон… Ждет ли он?.. И она побежала к телефону.
— Алло, алло, это вы?
— Да, это я. Я знал, что вы позвоните.
— Нет. Вы ничего не знали. Мой муж уехал. Понимаете?.. Совсем…
— Это хорошо, не так ли?
— Очень хорошо. Я теперь свободна. Приезжайте за мной скорее. Ах, я так счастлива, так счастлива. А вы?
Она повесила трубку и побежала наверх, перепрыгивая через три ступеньки.
Одеваясь, Татьяна Александровна представляла себе, как завтра ей будет прислуживать камеристка: «Вот, барыня, ваши чулки».
Она натянула на ноги единственную пару шелковых чулок: «Мари, выбросьте эти чулки или возьмите их себе. И туфли тоже». — «Спасибо, барыня».
Да, так будет говорить камеристка.
Она надела простое белое платье. Какое смешное и милое. Она чувствовала себя королевой, играющей в пастушку. Ведь это очень весело.
«Если даже в таких тряпочках вы очаровательны, какая же вы будете в настоящих платьях! Вы
