всегда дома по вечерам.
Лишневский поклонился. На углу он оглянулся. Она стояла, все так же обмахиваясь веером, глядя поверх людей и домов в небо. Матрос в нерешительности топтался перед ней.
И потом уже Лишневский никак не мог забыть, как она стояла на грязной улице в ситцевом платье, в залатанных туфлях, с белым веером. И ему казалось, что если бы он не видел ее в то утро и если бы не так колыхались белые перья, он не мучился бы сейчас.
Он поднялся на локте и зажег свет: все равно не заснуть.
Она вошла не постучав.
— Здравствуй, Миша. Одевайся скорее. Чудная погода. Идем гулять.
— Лена, — мог он только сказать, задыхаясь. — Ты?.. Когда ты приехала?
Она поцеловала его.
— Только что.
— Отчего… — начал он, но она закрыла ему рот ладонью.
— Нет, нет. Об этом потом. Теперь одевайся. Ну же, скорей.
Они вышли в сад. На теннисной площадке стояла Ивонна, удивленно глядя на них. Он не поклонился ей. Он даже не помнил, знаком ли он с ней.
Лена взяла его под руку.
— Мы к морю?
— Да, — он открыл калитку. — Вот по этой улице.
Она покачала головой:
— Нет, сюда. Разве ты не знаешь этой дороги?
Она вывела его через сосновый лес к морю. Он еще никогда не был здесь, и море показалось ему совсем новым. Это и не было море, а только бухта. Вода зеленела, спокойная и глубокая. Берег был песчаный, а на дюнах стояли сосны. Совсем как в Балтийском заливе.
От ветра ее широкое голубое платье трепалось, как флаг. Короткие светлые волосы стали сиянием вокруг ее лица.
— Лена… Какая ты… Еще гораздо лучше, чем я думал.
— Я люблю тебя, Миша.
— Любишь?
— Люблю.
— Навсегда?
— Навсегда.
Он на минуту закрыл глаза. Голова его кружилась.
— Но как ты могла?
— Нет, нет, потом. Я все расскажу тебе. Ты поймешь.
— Навсегда?
— Навсегда.
Солнце поднялось выше. Вода стала еще зеленее.
— Лена, я так счастлив. Слишком счастлив. Вот взмахну руками и улечу.
— Ах, нет. Не надо. Кто знает, как там в небе, а здесь на земле так хорошо.
Она подняла валявшуюся на песке детскую лопатку.
— Давай строить себе дом.
Он помогал ей, и они выстроили из песка маленький дом и устроили сад из морских водорослей.
— Теперь смотри, — сказала она серьезно. — Это наш дом. Мы живем в Версале. Ты вернулся со службы домой и входишь в наш сад. Видишь, какие у нас цветы? Это я ухаживаю за ними. Слышишь, как шумят липы? Ты входишь сюда, в прихожую, я бегу тебе навстречу. Потом идем сюда, в гостиную, и садимся тут, у окна. Комната маленькая, но солнечная, мебель белая. Мы ее купили на выплату, и она нам очень нравится. О чем ты говоришь? Ты очень скучал весь день без меня. Но ведь теперь мы вместе. А в кухне на плите у меня кипит суп.
Он смотрел на дом и видел все, о чем она говорила. Но она вдруг ударила лопаткой по крышке дома и рассмеялась.
— Зачем ты разрушила наш дом, Лена?
— Не надо строить дома на песке.
Она снова улеглась возле него и стала смотреть в небо.
— Навсегда?
— Навсегда.
— Лена, ты еще не знаешь…
Она подняла голову и пристально посмотрела на него.
— Я все знаю.
Потом, помолчав, потянулась.
— Послушай, Миша, я голодна. Тут есть маленький ресторан. Пойдем завтракать.
Ресторан был похож на рыбачью хижину, но внутри было светло и нарядно. Лакей подал лангуста. Он не замечал вкуса еды, даже не почувствовал холода мороженого. Как будто глотал воздух. «Это от волнения», — подумал он.
Они снова бродили у моря. Стало уже смеркаться. Как быстро день прошел. Когда они вернулись, окна пансиона были освещены, а в саду тихо и пусто.
Она взяла его за руку.
— Подожди. Не надо еще домой. Пойдем в цветник.
— Но здесь нет цветника.
— Как нет? А это?
Цветник был большой и пестрый. Цветы росли широкими полосами: розовые гвоздики, лиловые левкои, красные розы. Посередине был фонтан.
Она вошла в цветник и стала рвать цветы, потом села возле него на скамейку.
— Посидим тут.
На прозрачном синем небе медленно поднималась круглая желтая луна.
— Слышишь, Миша, соловей?
— Нет, это лягушки. Здесь нет соловьев.
Она подняла руку и показала на дерево над их головами. На ветке сидел маленький серый соловей. Горлышко его надувалось и трепетало.
— Видишь?
Наконец они вернулись в дом. Они никого не встретили. Она отперла дверь. Он запомнил номер двери — 25.
В открытое окно светила луна. Широкая белая полоса ложилась на пол. В саду все еще пел соловей.
— Навсегда?
— Навсегда.
В окно по-прежнему падал лунный свет. Она приподнялась и села. Рубашка сползла с ее плеча.
— Теперь я расскажу тебе.
— Нет, не надо. Потом. Завтра…
Он обнял ее, и голова ее снова опустилась на подушку. Он глубоко вздохнул и на мгновенье открыл глаза. Лицо ее было бледно и измучено. И ему показалось, что над ней, совсем как когда-то на Бассейной, колышатся белые страусовые перья.
Рассвет… В открытое окно тянуло холодом.
— Иди к себе.
Он нагнулся и поцеловал ее волосы. Губы ее зашевелились, но он ничего не услышал.
«Спит».
Он осторожно спустился к себе, лег в кровать и сейчас же с наслаждением почувствовал, что
