гардероб», — вспомнила она. Да, советы мадам Рафф пошли ей на пользу.
Она рассмеялась, торопливо надела траурную шляпу, взяла черные перчатки. Сердце быстро забилось. Она свободна, она богата, она в Париже. Она как будто только сегодня приехала в Париж и сейчас впервые увидит его.
Она вышла из дому с чувством радостного освобождения, с тем самым давно забытым чувством, с которым она когда-то покидала институт.
На улице она остановилась, глубоко вдыхая веселый парижский воздух.
Жить, жить, жить….
В шляпном магазине на рю Рояль приказчица развела руками.
— К сожалению, у нас ничего не найдется для мадам.
— Но почему?
— О, я вижу, что нужно мадам. Мадам не придерживается моды.
— Покажите мне, пожалуйста, самые модные шляпы.
Продавщица чуть презрительно подняла брови, что значило: ведь все равно не купишь.
— Если мадам желает. Но с прической мадам…
Мадам Дюкло торопливо распустила волосы. Шпильки упали на ковер.
— Я сегодня же остригу волосы. Я так примерю.
Продавщица недоверчиво смотрела на нее.
— Я беру эту и вот эту. А покажите ту, серую.
И продавщица уже улыбалась подобострастно.
— Серое мало кому идет. Но с цветом лица мадам…
Мадам Дюкло шла по улице и смеялась. Ей было весело, весело, весело. Как она прежде не знала, что так приятно покупать?
Мимо проходили элегантные женщины. Вот и она будет такой же. Она снова рассмеялась. Как в сказке о Золушке. Сейчас замарашка, а будет принцессой…
Мадам Дюкло вбежала в подъезд. Короткое платье шуршало, маленькая шляпа плотно обхватывала голову, в руках новая сумочка и большой букет красных роз. Раньше она возила цветы только на могилу мсье Дюкло.
Высокие каблучки застучали о ступеньки. Их сухой стук отдавался в сердце.
Ах, как весело, весело, весело.
Наверху хлопнула дверь. Кто-то спускался. Молодой человек в серой шляпе поравнялся с ней.
Она подняла голову и, все еще улыбаясь, посмотрела на него. Он остановился у окна, пропуская ее, и приподнял шляпу. Солнечный косой луч упал на его светлые волосы. Его большие зеленоватые глаза, такие блестящие, что казались влажными, смотрели на нее пристально и удивленно.
Их взгляд почему-то напомнил вчерашний влажный лунный свет, и на минуту снова, как ночью, мучительно захотелось пить.
Она прошла, прижимая розы к груди.
Он растерянно извинился и, дернув плечом, побежал вниз.
Кто он такой? Пришел в гости или новый жилец? Надо будет спросить у управляющего.
Она открыла дверь своим ключом. Полутемная прихожая была заставлена картонками.
— Столько пакетов принесли, я не знала, должна ли я их принять. И в спальне все полно… — горничная щелкнула выключателем. — О, мадам, — испуганно вскрикнула она. Темная краска стыда залила ее щеки. — Что мадам с собой сделала? Мадам узнать нельзя.
Мадам Дюкло бросила розы ей на руки.
— Поставьте в воду и несите все пакеты ко мне.
Крышки картонок глухо падали на ковер. Шелковая бумага жалобно свистела.
Платья, розовые рубашки, чулки, кружева, искусственные цветы легкой горой легли на кровать.
Мадам Дюкло, взволнованная, счастливая, примеряла туфли, платья, шляпы. Смотрела на свою маленькую круглую голову, на свои длинные подведенные глаза и впервые подкрашенные губы.
Неужели это она?
В дверях спальни молчаливым упреком стояла прислуга. Она служила в доме уже пятнадцать лет.
— Я всегда это предвидела, — говорила толстая кухарка, вернувшись в кухню. — В мадам всегда было что-то такое развратное, — кухарка прищурила левый глаз. — Она плохо кончит. Вот увидите.
Похожая на лошадь горничная кивнула:
— Она плохо кончит.
И судомойка юлила:
— Да. Она плохо кончит…
Лампы ярко горели перед большим зеркалом. Пахло духами. Коробка пудры просыпалась на ковер.
Мадам Дюкло, усталая и побледневшая, стояла в одной рубашке среди платьев, цветов и кружев и улыбалась.
Вот он — ее первый день в Париже. Вот он — первый день ее жизни, а впереди еще много дней. Таких же веселых…
Она легла, потушила свет.
Ставни были закрыты, шторы плотно задернуты, и луна никак не могла пробраться к ней. Без луны лучше, спокойнее. Она погладила свой стриженый затылок. И волосы не мешают. Как хорошо, как легко. Как все теперь легко и хорошо.
Стало тихо-тихо. Из темноты медленно выплыло молодое лицо с большими, зеленоватыми, влажными глазами.
«На кого он похож? Ах, да. На Лидочку Петровскую. Она совсем так же дергала плечом».
Зеленоватые глаза пристально смотрели на нее. В горле опять защекотало от жажды.
— Пить, пожалуйста, — прошептала она, засыпая.
На подносе вместе с утренним кофе лежало письмо. Писал брат мсье Дюкло, кузен Жак: «Надеюсь, дорогая кузина, что хоть на этот раз согласитесь приехать к нам. Сейчас у нас чудесно. Цветут розы. Наша маленькая Жанна, если вы еще помните ее, стала невестой. Ее жених…»
Мадам Дюкло представила себе кузена Жана, большого, шумного, и Терезу, его добродушную, завитую, как болонка, жену. Они приезжали в Париж еще при жизни мсье Дюкло и никак не могли усидеть дома. Им все надо было на бульвары, в рестораны, в театры.
А Жанна уже невеста, маленькая плакса Жанна. «Ждем непременно. Напишите, когда Вас встречать».
«Непременно» было подчеркнуто.
Цветут розы, и Жанна невеста. Мадам Дюкло улыбнулась, отложила письмо и налила себе кофе.
Цветут розы. Белые, красные, желтые кусты, и над ними кружатся бабочки.
Как давно она не была в деревенском саду. В последний раз еще институткой, в теткином имении.
… Над прудом низко сгибались ивы. В пруду плавали большие круглоглазые караси. Березы поднимались к небу, как белые свечи. Утром трава была мокрая от росы; как весело и холодно было бегать по ней босиком….
Она размешала сахар в чашке. В Париже скоро станет жарко. Почему бы и не поехать к ним в Нормандию. В сущности, они милые.
Поехать — это значит бегать по магазинам и покупать, покупать, покупать. Полотняные платья, соломенные шляпы, чемоданы, сундук.
Мысль о черном лакированном сундуке-шкафе заставила ее решиться. Такой поместительный, с вешалками и отделениями для туфель.
