Но ничего нельзя было разобрать. В глазах плыл туман. Понемногу из тумана выступили цветы на обоях, комод и стул. Это была спальня Розины. Это была знакомая комната, в которой прежде часто бывала mademoiselle Марьяж, но она не узнала ее. Теперь все в этой комнате казалось необычайным, от стен и предметов шел неотвратимо-притягивающий, греховный, губительный свет. Она смотрела в щель, и ей казалось, что ей вдруг открылась самая тайная, самая обнаженная сущность жизни. Она зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть.
Она смотрела в щель. Со стула свешивался пиджак, грубые, мужские сапоги были брошены на полу. Кровать стояла так, что видна была только ее широкая, темная спинка. Больше ничего не было видно. Только пиджак, сапоги и спинка кровати. И было совсем тихо, ни голосов, ни шороха.
Mademoiselle Марьяж дрожала всем телом. Зубы ее стучали.
И вдруг пружины в кровати загудели.
— Ну, пора и домой, — сказал хрипловатый мужской голос, и большая волосатая нога свесилась с кровати на пол.
Mademoiselle Марьяж глухо вскрикнула и бросилась к калитке. Ее боа зацепилось за ветку, и капли дождя веером брызнули ей в лицо. Она снова вскрикнула и побежала.
Она, задыхаясь, вбежала к себе, бросила на пол мокрое, пахнущее псиной боа, сорвала с себя платье. Виктор Гюго удивленно смотрел на свою хозяйку умными, осуждающими глазами. Но ей было не до него.
Она легла, потушила свет, натянула одеяло на голову и заплакала.
Утром она встала разбитой и грустной. Как будто теперь у нее было любовное прошлое. Печальное и позорное прошлое, о котором она старалась не помнить.
Mademoiselle Марьяж смотрела на себя в зеркало.
«Конечно, я не красавица. Но все-таки, отчего никто не любил меня? Отчего я не вышла замуж? — она пристально разглядывала себя. — Конечно, я не красавица. У меня большой рот и зубы желтые и редкие. Но зато какие крепкие, ни одной пломбы. Они немного лезут вперед. Но ведь у Мистангэт зубы тоже лезут вперед, а какую она карьеру сделала. У меня небольшие глаза, но как они блестят и как легко они закатываются под веки».
Звонок громко задребезжал. Mademoiselle Марьяж обернулась. В магазин вбежала Розина.
— Mademoiselle Марьяж, — крикнула она. — Вы еще не знаете. Я выхожу замуж!
— Замуж? Вы? — mademoiselle Марьяж уронила зеркало на пол.
— Вы разбили зеркало. Это дурная примета, — лицо Розины стало озабоченным. — И такое хорошее зеркало.
Mademoiselle Марьяж подняла его и повертела в руках. Но нельзя же так глупо шутить.
Розина покачала головой.
— Нет. Я не шутила. Я действительно выхожу замуж.
— Выходите замуж? Вы? — mademoiselle Марьяж снова уронила зеркало, но теперь она даже не взглянула на него, да оно и было разбито. — Вы? Вы выходите замуж?
Розина гордо выпрямилась.
— Представьте себе. Выхожу.
— За кого? — глаза mademoiselle Марьяж закатились под лоб.
— За барона Таубе. Вот за кого.
— И будете баронессой?
Розина еще выше подняла голову.
— И фермершей. У меня будет собственная земля.
— Вы шутите, Розина? — визгливый голос mademoiselle Марьяж сорвался от волнения.
— Такими вещами не шутят, — с достоинством ответила Розина.
— Конечно, не шутят, — mademoiselle Марьяж всплеснула руками. — Ах, Господи, замуж. Но тогда я должна поздравить вас.
Розина улыбнулась.
— Спасибо. Завтра мы с вами обсудим, что надо выписать для моего приданого. А сейчас я хотела только, чтобы вы первая знали. Ну, до свидания.
Она пошла к выходу.
— Если будут стучать, а я не открою, вы не беспокойтесь. Вы понимаете, больше я никого не буду принимать. С прежним все покончено.
В mademoiselle Марьяж на минуту проснулась коммерсантка.
— Розина, вам из Парижа прислали духи, румяна и пудру.
Розина пожала плечами.
— На что они мне теперь? Я, конечно, заплачу за них, но и вы можете делать с ними что хотите. Хоть сами душиться и мазаться, — она вдруг весело рассмеялась. — А почему бы вам не взять себе всех моих влюбленных?
Mademoiselle Марьяж густо покраснела, на висках ее выступили капли пота. Прежде Розина никогда не посмела бы говорить с ней так.
— В самом деле, подумайте об этом, mademoiselle Марьяж, — и Розина, смеясь, выбежала из лавки.
Вечером mademoiselle Марьяж сидела в своей спальне на кровати.
Никогда еще она не чувствовала себя такой грустной и усталой. Какой длинный, странный и утомительный день был сегодня. В голове мелькали обрывки воспоминаний. Как ахала булочница. А почтальон долго не хотел верить. «Ведь тогда мои десять франков пропали», — все повторял он. Лавка торговала, как накануне Рождества, и всем надо было рассказывать новость о Розине. Mademoiselle Марьяж вздохнула.
Даже такие выходят замуж, даже такие. А я…
Но было и приятное воспоминание.
— Monsieur Троншар, — позвала она Троншара, проходившего мимо, — зайдите ко мне, я расскажу вам, почему Розина не впустила вас.
Он вошел в лавку, но ведь она не так проста, чтобы сразу все выложить. Нет, она заставила его помучиться.
— Какая хорошая погода, — сказала она. — Садитесь, пожалуйста. У вас дома все здоровы?
О, она прекрасно видела, что он злится, что он волнуется.
— Я утром получила превосходные шерстяные носки, не надо ли вам?
Он покачал головой.
— Что же про Розину?
Тогда она сделала таинственное лицо.
— Такое, о, такое. Вы будете очень удивлены.
— Да говорите же, — торопил он.
— Ужасно много мух в этом году, — жаловалась она. — Я всюду развесила липкую бумагу.
Он стал совсем красный.
— Что же, наконец, с Розиной?
Тогда она сказала. Да, он был удивлен, он был огорчен. Ей было очень приятно смотреть на него. Такой важный, богатый фермер.
Потом стали приходить соседи. Еще никто не знал, и Mademoiselle Марьяж до хрипоты рассказывала все одно и то же. И с каким интересом ее слушали. Да, это было очень приятно.
И все-таки ей было грустно, она чувствовала себя усталой и слабой. «Надо скорее лечь».
Но она не двигалась. Она думала о своей жизни, о жизни Розины.
— Где же справедливость? — прошептала она вдруг. — Где же справедливость? Нет справедливости. Нет справедливости на земле. Одному все, другому ничего. Но почему именно мне — ничего?
