варила…
— Ты мне, Катя, зубы вареньем не заговаривай…
Вера бросает шубу на диван, снимает туфли.
— Ноги даже заболели. Люка, тащи саночки.
Люка бежит за саночками, Вериными утренними туфлями.
— Так смешно, — рассказывает Вера, там какой-то длинный все на меня смотрел, а Володя злился.
— Ты причащалась, Вера? — неожиданно спрашивает тетя Варя.
— Нет. А разве надо было?..
Тетя Варя всплескивает руками.
— Господи, да что же это такое?
— Ничего, ничего. И так окрутят. Вы не беспокойтесь, тетя. Ах, как я устала.
— Но ты хоть бы подумала серьезно о том, что в новую жизнь вступаешь…
— О чем там думать. Все уже передумано. Спать надо. Ну, спокойной ночи.
Вера встает и, на ходу развязывая пояс платья, идет в спальню. Люка бежит за ней. Вера садится на кровать.
— Завтра меня уже тут не будет…
Люка, сидя на корточках, стаскивает с нее чулки.
Вера брыкается.
— Оставь. Щекотно.
— Позволь. Позволь. Ведь в последний раз.
Люка тянет воздух носом.
— Как хорошо пахнет. Ты зачем колени душишь?
Вера улыбается.
— Затем…
— Нет, скажи, зачем, — Люка нагибается вперед и целует Верино розоватое гладкое колено.
Вера, смеясь, толкает ее ногой в грудь. Люка опрокидывается на спину на ковер.
— Убила, убила, — кричит Люка, складывая руки на груди.
— Нет, не верю. Те, которые мертвые, ногами дрыгают и «Боже, Царя храни» поют…
— «Боже, Царя храни», — громко поет Люка.
В дверь просовывается голова тети Вари.
— Что у вас тут еще?
— Взрыв патриотических чувств, — кричит Вера, задыхаясь от хохота.
— Господи, и это накануне свадьбы, — тетя Варя возмущенно захлопывает дверь.
Вера продолжает хохотать, уткнувшись в подушку.
— А теперь спать, спать, — вдруг серьезно говорит она, — а то ведь завтра ночь в поезде.
— Счастливая, — вздыхает Люка. — Ниццу увидишь. Там пальмы. Будешь сама бананы с них рвать.
— Что бананы? Обезьяну за хвост поймаю и тебе в подарок привезу. Ну, спи. Не болтай больше. Я тушу…
Вера повернулась к стене, подложила руку под щеку.
«Завтра моя свадьба, — смутно подумала она. — А если бы не с Володей, а с Арсением? Ах, все равно. Так тоже хорошо. Я буду замужем. И богатой, — она закрыла глаза. — Пусть все, что со мной случится, мне сегодня во сне приснится, — прошептала она. — Кажется, надо себя за левый мизинец дернуть?..» — но руки уже стали тяжелыми и непослушными, и двинуть ими не было сил.
Вера спала. Ей снилось, что она идет одна по незнакомой улице в своем старом коричневом платье. Она садится в автобус и едет куда-то. Потом снова идет мимо магазинов и домов. Дверь в церковь открыта. «Венчаться», — вспоминает Вера и входит в церковь. Пусто и тихо и нет ни жениха, ни священника. Вера ждет. На аналое лежит икона. Свечи ярко горят перед ней. Вера берет икону, оглядывается и выбегает из церкви. Она бежит по улицам, прижимая икону к груди. За ней погоня. «Держи, держи! Воровка!» Вера бежит все скорее, подбегает к обрыву. Она разобьется! Все равно пусть. Только бы не поймали. Но бежать легко и не страшно. Песок сыплется из-под ног. Вот она внизу. А на горе стоят Люка, Екатерина Львовна и Владимир. «Вера, Вера», — кричат они. Вера поднимает голову и смотрит на них. Как они высоко… И в руках у нее вместо иконы большие столовые часы. Стрелки показывают десять. Как поздно!
Из кухни несся слабый стук ножа о тарелку, с пустой Люкиной кровати свешивалось на пол одеяло.
Вера заложила руки под голову. «Какой скверный сон. Скверный. Но почему скверный?.. Просто глупый. Нет, скверный». И сейчас же в памяти всплыли когда-то слышанные объяснения снов. В церкви быть — к несчастью, и с горы бежать плохо. «Глупости, глупости, — успокаивала она себя. — Вздор. Не в какие сны я не верю. Вот еще».
Она встала с кровати, подошла к окну и открыла ставни. Мелкий, косой дождь стучал в стекла. Небо было серое и низкое. «Дождь в день свадьбы — хорошее предзнаменование. И это вздор. Такой же вздор, как и сны».
Вера накинула халатик и прошла в столовую. Все уже было чисто прибрано. Паркет блестел, на столе стояла большая корзина белых цветов. Свадебные цветы. Она села на диван. «Свадьба. Сегодня ее свадьба, а день такой похоронный». Она смотрела на серое небо, на мокрые зонтики прохожих.
«Господи, как грустно. Как больно. Что больно?.. — быстро спросила она себя. — Ничего, ничего, ничего не больно: никакой боли нет и даже грусти нет. Просто скучно. Но так ли еще будет скучно потом. Арсений… Нет, об Арсении думать нельзя».
Из кухни выбежала Люка, вся вымазанная в муке.
— Верочка, встала уже? Мама спрашивает, класть в соус мадеру?
— Что? В соус?
— Ну да, в соус, с мадерой вкусней. Но бутылка двадцать франков стоит.
Вера нетерпеливо повела плечами.
— Ах, делайте как хотите. Почем я знаю.
— Она велела побольше налить, — уже несся Люкин голос из кухни. — Она говорит, ничего, что двадцать франков. Хоть пятьдесят — только бы вкусно было.
Дождь тихо стучал в стекла. Цветы на столе тускло белели. Вера закрыла глаза. Вот так сидеть. И чтобы ничего не надо было. Ничего. Так сидеть и знать, что все уже кончено и больше ничего не будет, кроме этого серого, мокрого окна и этих белых, ненужных цветов.
— Вера, ты здесь? — озабоченно прокричала из коридора тетя Варя. — Одевайся. Скоро в мэрию.
Снова вбежала Люка.
— Вера, иди на кухню. Там лангуста принесли. Такого симпатичного, черного, и усами двигает. А то его сейчас варить будут. Идем.
Вера слабо отмахнулась.
— Оставь.
— Но он хорошенький. Ты непременно должна посмотреть.
— Оставь, у меня голова болит. Закрой плотнее дверь. Жареным пахнет.
— Это утка, — радостно объяснила Люка, убегая.
Снова стало тихо и пусто. И дождь по-прежнему стучал в стекло. Так тихо, так грустно. Свадьба. Разве к свадьбе готовятся в этом доме? Не похоже. Скорее к похоронам.
От белых цветов шел слабый сладковатый запах. «Как ладан», — подумала она, и сразу вспомнился сон, и церковь, и как она бежала с горы, прижимая икону к груди. И почему-то стало страшно.
В комнату вошла Екатерина Львовна.
Вера взяла ее за руку.
— Подожди, мама. Сядь сюда.
Екатерина Львовна торопливо и робко села на диван.
— Мама, — Вера посмотрела прямо в глаза матери, — скажи, теперь уже поздно отказаться?
