граммов насыщенных жиров». Но тогда, о такой фигне как калории, никто понятия не имел. На тарелке лежала жратва, которой, как по мне, всегда было мало.
Каждое утро я пытался придумать отмазку, как бы откосить от школы. Поэтому никто мне не верил, даже если говорил правду.
Например, когда я услышал привидение.
Сижу себе в кухне, собираюсь в школу. Зима, лютый мороз, в кране нет горячей воды, я подогреваю чайник, чтобы залить кипятком раковину и вымыть посуду. И тут слышу голос:
— Осборн, Осборн, Осборн!
Перед тем, как лечь спать после ночной смены, отец отправлял нас в школу. Ну, я поворачиваюсь к старику:
— Папа! Папа! Кто-то зовет нас! Привидение! Наверное, в нашем доме завелось привидение!
— Ну, ты придумал, сынок! — отрывается он от газеты. — Привидение или нет, в школу все равно пойдешь! Давай, мой посуду!
А в это время снова голос:
— Осборн, Осборн, Осборн!
— Но, папа! — кричу я. — Ведь слышно, правда? Послушай!
В конце концов, он тоже слышит.
Голос доносится вроде бы с улицы. Выбегаем во двор, я босиком, а там — никого. Голос слышен вновь, на этот раз очень близко:
— Осборн, Осборн, Осборн!
Доносится из-за забора. Ну, мы туда, а там, на земле лежит соседка. Беспомощная одинокая старушка поскользнулась на льду и наверняка замерзла бы насмерть, не подоспей мы вовремя. Перелезли через забор, внесли ее в гостиную, где до этого никогда не были, а ведь живем по соседству с незапамятных времен. Вот это и было самым печальным. Мужа старушки во время войны убили фашисты во Франции. Дети погибли в бомбоубежище. Она делала вид, что они живы: повсюду были их фотографии, одежда, игрушки и т. п. Как будто время в этом доме остановилось. Пожалуй, ничто в жизни не повергало меня в такую депрессию. Помню слезы мамы, когда в этот день она вернулась от соседки.
Поразительно, разве не так? Можно жить в двух шагах от соседей и ничего о них не знать.
В этот день я опоздал в школу, но мистер Джонс не требовал от меня объяснений, опаздывал я каждый день. Просто у него был повод, чтобы портить мне жизнь. Однажды утром, может даже в тот же день, когда мы нашли старушку на льду, хотя не уверен, я пришел на перекличку так поздно, что она уже заканчивалась, входили дети из другого класса. Для меня это был особый день, отец дал мне несколько металлических прутьев, унесенных с завода, чтобы я сделал из них отвертки в мастерской мистера Лэйна. Прутья были у меня в портфеле, я не мог дождаться момента, когда их достану и покажу друзьям.
Но день был испорчен, едва начавшись. Помню, стою возле учительского стола, мистер Джонс устраивает мне взбучку, а дети из другого класса рассаживаются за партами. Я чувствовал себя так глупо, что охотно провалился бы сквозь землю.
— Осборн! — верещит мистер Джонс — Ты позоришь себя и всю школу! Неси ботинок!
В классе стало так тихо, что можно было услышать как муха пёрнет.
— Но пожалуйста.
— Неси сюда ботинок, Осборн! И помни! Он должен быть самым большим, иначе я тебя так выпорю! Месяц не сможешь сидеть!
Чувствую на себе пристальные взгляды. Уж лучше бы, на хер, сдохнуть! Ребята на год старше смотрят на меня как обезьяну в зоопарке. С опущенной головой, сгорая от стыда, плетусь в другой конец класса. Кто-то подставляет мне подножку, кто-то высовывает в проход портфель, что бы я его обходил. Весь дрожу, на лице огонь. Не хочу разреветься на глазах старших, но чувствую, вот-вот расклеюсь. Подхожу к полке, выбираю ботинок. Даже не соображаю, какой из них самый большой. Подаю ботинок мистеру Джонсу, взгляд опущен в землю.
— По-твоему, это самый большой?! — орет мистер Джонс. Он шагает к шкафу, возвращается с ботинком большего размера и приказывает мне наклониться.
Все взгляды устремлены на меня. Едва сдерживаю слезы, в носу уже пузырится сопля, но я утираюсь рукавом.
— Я сказал — нагнись, Осборн!
Делаю, что велят. И тогда, основательно замахнувшись, Джонс лупит меня со всей дури кроссовком 45 размера.
— Аааай!!!
Пиздец как печет! А этот хек продолжает: раз, другой. На третьем или четвертом ударе моему терпению приходит конец. Я начинаю свирепеть, меня трясет от ненависти. И когда он снова замахивается, чтобы меня треснуть, я быстро вынимаю из портфеля папины прутья и швыряю в потную жирную харю мистера Джонса. Спортсмен из меня никудышный, но за эти две секунды я мог бы застолбить за собой место в национальной сборной по крикету. Мистер Джонс отпрянул, из носа течет кровь, а до меня доходит, что я натворил. В классе галдеж. Ох, ё-моё! Смываюсь в коридор, оттуда через школьный двор, минуя ворота, мчусь на Лодж Роуд 14. Влетаю наверх, в комнату, где спит папа, пытаюсь его разбудить. И тут я разревелся.
Ну и разозлился же отец! Слава Богу, не на меня, а на мистера Джонса. Пошел туда и потребовал разговора с директором. Крик стоял на всю школу. Мистер Олдэм сказал, что он понятия не имеет о том, что мистер Джонс бьет учеников и пообещал этим вопросом заняться. Папа ответил, что лучше бы он, на хер, этим занялся.
После этого случая избиения прекратились.
В школе я не был великим Казановой. Дамы считали меня придурком, но какое-то время я встречался с одной. Джейн ходила в школу для девочек на той же улице. Я в ней души не чаял! Да еще как! Перед каждым свиданием втирал в школьном туалете мыло в волосы, чтобы прилизать их. Почему-то я думал, что так в ее глазах я выгляжу красивее. Но однажды пошел дождь, прихожу я на свиданку: голова в пене, мыло на лбу и даже в глазах. Она смотрит на меня и сразу:
— Ты что, дебил?
Удивление. Шок. Просто какой-то, на хер, облом.
Через несколько лет вижу ее возле какого-то клуба в Астоне, пьяную в стельку и начинаю удивляться, чего это я тогда так переживал.
Были еще несколько девчат, но ничего серьезного у меня с ними не было. Я быстро убедился в том, как это больно, когда объект твоих воздыханий встречается с другим парнем. Или когда с тобой встречаются ради прикола — тоже ничего смешного. Однажды я назначил встречу одной девчонке у «Crown and Cushion» в Пэрри Барр. Льет как из ведра, прихожу, как условились, на 7:30, а ее нет. Хорошо, думаю, придет через полчаса. Жду до восьми. Нет. Даю себе еще полчаса. По-прежнему никого. Кисну там часов до десяти. Потом, промокший как цуцик, возвращаюсь домой. Я тогда чувствовал себя подавленным и отвергнутым. Зато теперь рассуждаю с позиции отца: «Поздравляю, Оззи! Ты — балбес! Какой же родитель позволит пойти своей дочери на свидание со школьным товарищем в такой дождь!»
Но тогда это были лишь щенячьи нежности. Не будучи взрослым, я чувствовал себя взрослым. Когда мне было четырнадцать, пошел с одной чиксой в кино. А чтобы она убедилась, какой я крутой, решил понравиться с помощью сигарет. К тому времени я уже покуривал, но не в таких огромных количествах. На этот вечер припас пять сигарет и коробку спичек за один пенс. Ну, значит, сидим в зале, я корчу из себя взрослого, и вдруг меня бросает в холодный пот. «Бля, что за хрень?» — думаю. Отрыгиваю и чувствую во рту кислоту. Лечу что есть духу в туалет, закрываюсь в кабине и тут меня разбирает такой кашель, будто я хочу выблевать желудок. Как же херово мне было. Когда попустило, я доплелся до выхода и пошел домой. Всю дорогу блевал. С той малышкой я больше не встречался, а ей на память обо мне досталась коробка шоколадок.
По молодости со мной приключилось несколько неприятных историй, связанных с курением. Помню, однажды ночью, перед тем случаем или сразу после него, покуриваю у себя в комнате на Лодж Роуд. Бычкую, чтобы заначить немного на утро. Через несколько часов просыпаюсь от кашля. Везде дым. «Твою
