приняла ее ребенка, он заплакал. Слушая сына, она, бывало, чувствовала нежность и отчаяние: взгляд его печалился, словно мальчик видел свою судьбу…
Мирьям заговорила о том, что значит для детей ягненок.
– Соседи скажут, что мы пожалели предназначенное Богу. И перед праздником ягненок стоит вдвое… – осторожно возразил Йосеф.
– Пусть решает Господь! – смирилась Мирьям и пошла в дом.
Йосеф удовлетворенно кашлянул: так тому и быть!
Накануне детей отправили к деду. Резником позвали соседа Матафию, дородного мужика с жидкими усиками и бородкой. Пинхас принес священные сосуды для крови, прочитал молитву и приступил к закланию.
Клеопа позвал ягненка. Тот было шагнул, виляя хвостиком, и остановился: под навесом собрались незнакомые люди, а хозяйка ушла в дом; в хлеву тревожно блеяла овца. Хозяин бросил к ногам сочной травы, и ягненок игриво подбежал. Его погладили между рожек и за переднюю ногу подтянули под навес. Ягненок подумал: с ним играют. Привычно уперся копытцами и драчливо выставил лоб. Хозяин и ласковый человек обняли его. Зверек обрадовался новой игре и взбрыкнул. Но не смог шелохнуться и встревожился. Он заблеял, но морду крепко зажали, и вместо зова раздался сдавленный стон. Тут шею кольнуло. Он дернулся. Руки людей туго спеленали туловище. Барашек увидел брызгавшую кровь. Свою кровь! И ужаснулся. Кровь плескала в корыто, а перед ягненком сидел огромный дядище с длинным окровавленным ножом. Другой человек в длинной одежде что-то монотонно бубнил. Ягненок почувствовал боль на шее, на груди, между лопатками. И понял: его убивают! Убивают люди! А он не сделал им ничего плохого. Лишь иногда бодал их. Ему хотелось жить! Бегать по этому двору, у ручья, на лугу. Чтобы его ласкали за то, что он такой веселый и послушный. И он захрипел об этом. Ослабел и хотел лечь. Его колени сжали, чтобы ноги не подгибались. Страх прошел. Пусть его замучают. Но быстрее!
Люди не спешили. Ягненку повернули голову, и он видел двор. Алая кровь струйками била в лицо и на руки резнику. Пинхас подставлял священные сосуды и перед каждым ударом ножа читал молитву. Запах теплой крови кружил головы. Клеопа и Йосеф терли бока ягненка, подгоняя остатки жизни. Его густая шерсть свалялась. В мутных глазах расплывалась смерть.
За спинами людей барашек заметил маленьких друзей, и сердце его встрепенулось. Им нужно было только окликнуть старших, чтобы остановить страшную забаву. Но они, недвижные, взирали на зверство. Окрик заледенел в горле. Барашек захрипел детям прощание. Его ловко перевернули на спину. Оттянули подбородок. Резник полоснул по горлу и поставил порожнее корыто под трахею. Мужчины выпрямились и заговорили.
Клеопа, за ним мужчины обернулись к мальчикам. Те опередили деда и бабушку, чтобы рассказать, как в лесу на них зашипел дикий кот. А вбежав во двор, все забыли…
Побелевшими губами Иааков едва слышно прошептал отцу:
– Ты обещал не трогать его! – Брат побрел со двора. Тогда Иааков крикнул: – Ты ведь обещал его не трогать!
Мужчины смущенно переглянулись.
Мирьям и сестра нашли детей под вечер у ручья и привели их в дом.
За ужином Йехошуа не притронулся к мясу. Иаакова стошнило во дворе. Тогда дед заговорил с внуками.
– Даже Аврахам пожертвовал Господу единственного сына Ицхака!
– Господь не принял его жертвы. Он милосерднее людей! – ответил Йехошуа.
– Человек кормит ягненка, чтобы затем употребить его в пищу либо пожертвовать Господу. Это угодно Господу. Ты знаешь Закон!
– Но Господь не дает жизнь человеку для жертвы Ему. Бог дал всем жизнь, а не человек. Значит, только Бог имеет право отнять эту жизнь!
– Ты забыл? Сказано: наблюдай праздник жатвы первых плодов труда своего, – возвысил голос Иехойахим, и малышня притихла. – И сказано в другом месте. От жилищ ваших принесите два хлеба возношения, которые должны состоять из двух частей ефы пшеничной муки и должны быть испечены кислые, как первый плод Господу. Вместе с плодами представьте семь агнцев без порока, однолетних. Да будет это всесожжение Господу, и хлебное приношение и возлияние к ним, в жертву, в приятное благоухание Господу. И, наконец, сказано. Совершай праздник по усердию руки твоей, сколько ты дашь, смотря по тому, чем благословит тебя Господь, Бог твой.
– Но сказано у пророка Амоса: ненавижу, отвергаю праздники ваши, и не обоняю жертв во время торжественных собраний ваших. Если вознесете мне всесожжение и хлебное приношение, я не приму их и не призрю на благодарственную жертву из тучных тельцов ваших. Пусть, как вода, течет суд, и правда – как сильный поток! Ибо я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения больше, нежели всесожжения. Это у Хошеа. Миха же говорит. С чем предстать мне пред Господом, поклониться перед Богом небесным? Предстать ли пред ним всесожжениями, с тельцами однолетними? Но можно ли угодить Господу тысячами овнов или неисчетными потоками елея? О, человек! Сказано тебе, что – добро, и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим. И вот еще. Неужели всесожжения и жертвы столько же приятны господу, как послушание гласу Господа? Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овна. У Шеломо тоже сказано. Начало доброго пути делать правду. Это угоднее пред Богом, нежели приносить жертву.
– Хватит! – гаркнул Йосеф. – Большую волю взял судить то, что записано в Законе.
– Ибо отцам вашим Я не говорил и не давал им заповеди в тот день, в который вывел их из земли Египетской, о всесожжении и жертве сказано у пророка Ирмеяху! Разве Бог обрек на кровавые муки несчастных животных, которым дал жизнь?
– Вон! – Йосеф побагровел.
– Сегодня праздник! – испуганно заступилась мать.
Йехошуа шагнул к двери, упрямо сжав рот. Иааков шмыгнул за братом.
После праздника Йехошуа перестал бывать у Пинхаса…
– Из Копернаума приходил человек, – Клеопа понизил голос. – В шабат будут подбивать народ к смуте. У молодых мозги – солома: от угля займутся. А у нас хозяйство.
Йосеф вздохнул.
– Люди говорят, Ицхака видели на дороге из Иерихона. А старик утверждает, что паломничал к Храму, – продолжал Клеопа. – Говорят, в Иерихоне был четверовластник.
– Высоко махнул…
– Да? Сегодня сын Ицхака, Матайя, ушел из западных ворот. А виноградники у них с другой стороны. – Помолчали. – Может, не ходить в собрание?
– Так ведь шабат, – неохотно возразил плотник.
– Шабат! – Клеопа вздохнул и упруго поднялся.
Они познакомились с Мирьям перед праздником Жатвы.
Йехошуа распластался в воде подбородком вверх, и течение тихо кружило его. Вода натекла в уши, щекотала ноздри, и мальчик слушал свое дыхание. Иааков на берегу учил ягненка прыгать через ногу несколько раз подряд. Ягненок не понимал, и оба не заметили, что брата унесло течение.
Стремнина вынесла Йехошуа к заводи. Тут перед мальчиком мелькнула чья-то мокрая волосатая морда. Йехошуа хлебнул и закашлялся. Он перевернулся на живот. Кто-то карабкался на берег, цепляясь за траву. Белел его тощий зад. Незнакомец вскрикнул, задергал руками, словно стряхивая что-то, и плюхнулся в воду. Но тут же вцепился в осоку. Руки искровенили острые края травы. Йехошуа подплыл по-лягушачьи и подтолкнул бедолагу. Незнакомец ойкнул, вывалился на берег, поджав колени, и принялся дуть на ладони. Алые капли сочились по пальцам.
Йехошуа броском выкатился следом, и, корчась от озноба, нарвал подорожника. Смачно плюнул на горсть земли и плюхнул жижу на листья.
– Дай! – он приклеил снадобье к ладоням незнакомца, пошептал, и остановил кровь.
– Я думала – утопленник! А ты ожил! – Они засмеялись. Тут только Йехошуа узнал девчонку, за которой подглядывал с братом. Те же высокие брови и миндалевидной округлости глаза с длинными
