восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Если мы будем любить любящих нас, чем мы будем отличаться от язычников, поступающих так же, или от собак, которые кидаются на чужого и любят хозяина, за то, что он их кормит?
– Может ли смертный позволить себе милосердие Небесного Отца?
– Мы выходим из утробы матери ни с чем, и уходим ни с чем. Ребенок не знает печали и зависти – такими нас создал Небесный Отец. А роскошь, ты сам сказал, усыпляет душу. Это противно человеку и Небесному Отцу. Отсюда распри и зло.
– Сказано у Шеломо: имущество богатого – крепкий город его, беда для бедных – скудость их. Роскошь возмущает мудреца. Простого смертного точит зависть. Изменить людей нельзя. Для этого их нужно заставить понять, коль Вседержитель дал безграничную силу избранному народу, значит им ничего не остается, как подчиниться Ему. И нам. Но прежде чем так будет, сменятся поколения.
– Подневольная любовь – это страх. А страх – рабство. Одно рабство сменит другое.
– В любви есть свой расчет. У Мошеаха сказано: если братья живут вместе и один из них умер, не имея у себя сына, то жену его должен взять в жены деверь, а первенца их оставить с именем умершего брата, чтобы имя его не изгладилось в Израиле.
– А если бы было семь братьев, кому бы из них она принадлежала в другом мире? Бог не есть Бог мертвых, но живых. Там не женятся, не выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах.
– Откуда эти слова? Я их не помню. – Йехошуа покраснел. – Твое? Что же, хороший, но опасный пример. Ершалаимские левиты и фарисеи обременяют людей законами, сами предпочитая на пирах возлежать на почетных местах, ибо считают, что служат Господу, и сами могут закон не соблюдать. Но если ты укажешь им на это – тебя побьют камнями. Если ты любил, то знаешь: любовь – несчастье для разума. Во имя мудрости ты оставляешь мать и друзей, которые тебя любят. Разбиваешь их сердца. Пройдут годы, любимая женщина разлюбит тебя. Друзья – забудут. Так чего стоит любовь? Над чувствами властвует разум. А начало разумения – благоговение к Богу.
– Но мы ощущаем Его, не видя. Разум доверяет чувству. Значит чувства важнее разума. И выбирая любовь или страх к Небесному Отцу, не лучше ли выбрать любовь!
Филон подумал, а затем приподнял кубок, признав правоту Йехошуа.
– Со мной говори, не таясь. Но если ты сомневаешься в законе, тебе нельзя к мудрецам.
– Там никто не помешает мне думать. Разве Небесный отец создал только избранный народ? Он создал другие народы. Ты говоришь, что рано или поздно они должны принять нашего Бога и наши законы. Но захотят ли они жить гоями? Так может, нужно правильно понять закон, чтобы дать им то, за что бы они полюбили нашего Бога и нас?
Филон задумчиво отер пальцы о полотенце.
– Плоды винограда не ищут на дереве маслины. Ибо дерево познается по плоду. А чтобы собрать плоды, не рубят лозу, на которой он растет. Израиль знал много мнимых пророков. Сказано: не слушайте слов пророков, пророчествующих вам: они обманывают вас, рассказывают мечты сердца своего, а не от уст Господних. Нас не любят за преданность вере и нетерпимость. Но где бы и с кем мы не жили, нас спасает от забвения наш Бог. – Филон пристально посмотрел на друга. – Ты не перепишешь закон.
– Ты сам говорил: чтобы понять закон, нужно узнать его скрытый смысл. Открыть скрытый смысл слова. Закон подобен живому существу: тело – буквальные предписания, душа – невидимый смысл его. Развертывая и уясняя символы, ты выводишь из тьмы на свет скрытые смыслы. Никто, зажегши свечу, не покрывает ее сосудом, или не ставит под кровать, а ставит на подсвечник, чтобы входящий видел свет. Ничего не меняя в законе, разве нельзя объяснить людям его скрытый смысл. Сказано: зуб за зуб. Но если в свой последний день ты встретишь своего врага и в твоем сердце будет столько же злобы, сколько ее было в день, когда ты жаждал мщения, чего стоила твоя жизнь? Человек не может жить одной злобой – она сожрет его. Поэтому месть умирает. Так стоит ли мстить сегодня, если завтра жажда мщения иссякнет? Не лучше ль простить?
– Мы оба хотим донести свет нашей веры до язычников, – задумчиво сказал Филон. – Но если мы пойдем обок, споры с высоколобыми буквоедами иссушат твой ум. Для них твои знания недостаточны. Философия – удел избранных. Мысль же книжников никогда не освободится от ужасной кабалы ритуалов и обрядов. Люди благоговеют перед теми и другими и не понимают их. Но у истины два глаза: религия и философия. Как одноглазый не увидит предмет в его объеме, так мудрец не постигнет истины, пытаясь отыскать ее только в философии или только в священных текстах.
– А знания, разве они не могут приблизить к истине?
– Истина всегда больше знания. Знание имеет дело с фактами, мудрость – с отношениями, истина – с духовными ценностями, которые даны нам свыше.
– Но тогда ее невозможно постичь! Ибо духовный опыт различен не только у каждого человека, но у целых народов. Ты рассказывал об учении Буды. Буда знал Бога в духе, но не смог открыть его в разуме. Наш народ открыл Его в разуме, но не смог открыть его в духе. Буддисты увязли в философии без Бога, а наш народ стал рабом страха перед Богом.
– А нужна ли свобода для постижения Бога? Мы можем приказать любить Его. Ты же подразумеваешь, что Бога нужно полюбить, как человека?
– Не знаю. Люди так устроены: они должны знать предмет любви. Им это понятно. В детстве дед часто рассказывал нам с братом из писания, и сделал для нас больше в понимании текстов, чем хазан в синагоге, заставлявший зубрить.
Люди, как дети. Они любят слушать. Если внушить им страх, они будут бояться. Если рассказ заставит их думать, они быстрее поймут и запомнят сказанное. Притчи – самый верный путь к их сердцу и разуму. Потому что со времен пророчества Исайи мало изменилось. Он говорил: слухом услышите – и не разумеете, глазами смотреть будете – и не увидите, ибо огрубело сердце людей сих и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы я исцелил их.
– Было б забавно послушать, как Мошеах, выйдя из скинии, рассказывает народу притчи о Вседержителе, – с иронией проговорил Филон. – Как знать, возможно, твои агады люди запомнят дольше зауми мудрецов александрийского портика и мидрашей книжников!
Йехошуа улыбнулся.
– Наш народ ничего не дал миру, кроме скучных догм для самих себя и презрения к иноверцам, – сказал он. – И если время сотрет нас, как стирает все, наши книги умрут вместе с нами. Нам нужно новое учение! Чтобы лучше истолковать – старое!
Они еще долго беседовали. Наконец Йехошуа сказал: – Мне пора! Надо поспеть до рассвета. Проститься с друзьями и матерью.
Он сел. Филон неохотно поднялся.
– Увидимся ли еще? – спросил учитель. Йехошуа не ответил. – О матери не беспокойся. Брат выполнит обещание.
Друзья обнялись, и раб вывел гостя из дома.
С шумной улицы Александра Йехошуа свернул на улицу пророка Даниила, где теснились скромные виллы. Там, в конце мощеной дороги, на пустынном берегу, забытые на песке лежали «иглы Клеопатры», обелиски, украшенные развернутыми мраморными свитками, с высеченными на них именами фараонов Тутмоса, Рамсеса и Сети. По распоряжению императора Августа их убрали от дворца после гибели мятежной царицы. Йехошуа часто размышлял в этом уединенном месте под плеск воды.
Теперь он свернул направо к Канопским воротам, в еврейский квартал. Здесь еще встречались следы погрома: разбитые стены дворов и черные языки сажи на дверях.
Йехошуа торопился в дом купца Езекии. Тот вел крупную торговлю хлебом и папирусом. Сегодня старшей дочери Езекии Ревеке исполнилось семнадцать. Парня пригласили на ее День рождения и на праздник по случаю окончания смуты.
Два года назад Езекия позвал Йехошуа для беседы в свой дом, – известные книжники хвалили начитанность и знания юноши.
Заговорили о богатых жертвах. Йехошуа напомнил место из первой книги Самуила в его споре с Саулом: неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание Его гласу? Ибо я
