В жаркий летний полдень самый обыкновенный русский городок, лежащий неподалеку от старинного Мурома, становится похож на южный. Пустынные пыльные улицы, погасшая зелень листьев и тишина, которая сродни испанской сиесте. Окна одно этажных домиков открыты, и цветные занавески изредка вздрагивают от порывов ленивого ветра. Вот и конце улицы, на которой расположился городской кра еведческий музей, прогрохотал грузовик, и отголоски этого шума проникли через зарешеченные окна в залы, где застыли в никогда не обновляемой экспозиции гипсовые головы прачеловеков, чучела диких животных, которыми когда-то были полны муромские леса. Здесь же географические карты и глиняные черепки, скреб ки, наконечники стрел и, конечно же, спящие на стульях у дверей пожилые служительницы. Собственно, весь музей — это просто большая квартира с анфилада ми комнат, в которой некогда процветала семья купца Рукавишникова. В квартире так и остались стоять стулья, на которых сиживал и сам Григорий Кузьмич, и его почтенная супруга, имя которой сегодня стерлось из памяти потомков. Взбирались на стулья и много численные дети купца, а их внуки теперь повадились сюда для открытия международного бизнеса. Конечно, у них еще была надежда вернуть владения прапрадеда.
Портрет Григория Кузьмича также являлся частью экспозиции музея. В разные годы его выдавали то за экспонат, по которому можно было составить впечатление об обычаях, нравах и одежде ушедшего в небытие поколения, то просто за портрет, писаный маслом самим Репиным, об этом гласила местная легенда, а то и вовсе убирали с глаз долой, чтобы особо бдительному чекисту не показалось подозрительным его сходство с секретарем местного райкома партии. Впрочем, мы упомянули личность купца лишь потому, что именно под его портретом расположились двое мужчин, склонившиеся над старинным письменным столом, кстати, за которым тоже сиживал тот, кто был изображен на портрете. Один из них — директор музея — сухой старичок со старорежимной бородкой и характерным для этих мест акцентом, что-то объяснял явно неслучайному посетителю — сорокатрехлетнему мужчине с упрямым подбородком и голубыми глазами. Взгляд его был пытливым, а в шевелюре волосы натурального цвета с боем сдавали свои позиции седине. Вошедшие в моду лет десять назад мешковатые рубашка и брюки цвета хаки, а также жилет со множеством карманов, скрывали истинную крепость тела посетителя. Однако мы не станем скрывать его имени. Да-да, это был знаменитый доктор Сатера — авантюрист и путешественник, ведущий одной из самых популярных телепередач, кумир мальчишек, подражающих ему во всем, и любимец девушек, которые мечтают о настоящих мужчинах.
- Распятие датировано четырнадцатым веком, — говорил директор музея, и голос его катался по прохладным комнатам, теряя по пути значения слов. — Работа по тем временам изящная, кстати, вот здесь именно то, что вам надо… — директор поверх очков посмотрел на Сатеру. — Вот это и есть та самая фаланга пальца Ильи Муромца…
Сатера бережно принял распятие и, воспользовавшись лежащей на зеленом сукне лупой, стал рассматривать замурованную в крест маленькую косточку:
- Значит, летописи и сказки не врут…
- Неужели вы в этом все еще сомневаетесь? — удивился директор.
- Не перестаю удивляться, — уточнил Сатера.
На секунду он отключился от разговора и задумался. Что сулила и чем грозила ему эта находка? Встречу с Соловьем-разбойником? Возможно. Но самое главное, что эта маленькая косточка убеждала в том, что он не яря затеял очередную экспедицию, не зря пустился на поиски того, что, по его мнению, делало Русь и ее богатырей непобедимыми. Доктор Сатера решил найти меч-кладенец. Собственно, население страны знало, любило и восхищалось доктором благодаря его находкам. Это он разыскал сапоги-скороходы в запасниках одного из провинциальных музеев, это он нашел ковер-самолет в песках Средней Азии, а последняя его телевизионная программа вновь наделала много шума. Он показал самоходную печь. Кто не знает сказку про Емелю и щуку?! Только щука была там ни при чем! При чем оказался чудо-мастер Емельянов из одной русской деревни, который задолго до заморского Райта и сотворил самодви- жущуюся телегу. С виду она была похожа на русскую печь. На этой самой «телеге» мастер, как сказочный Емеля, и ездил за водой, и по грибы, и за дровами. Поotom первый в мире самоходный аппарат простоял в избе под парами более трехсот лет. Был утерян самый главный секрет — как трогаться с места! Печь просто топили из год в год, будто бы дожидаясь, когда же доктор Сатера со своей видеокамерой заберется в эту глушь и ошарашит весь мир сообщением, что на автомобилях ездили задолго до того, как об этом написали в утренних парижских газетах 1770 года. Единственное, что так и не узнал Сатера, какую роль в этой истории играла щука, хотя и допускал, что это и есть то самое «народное творчество» — умение народа поэтизировать самые обыденные вещи.
Получив от директора музея разрешение на съемку, Сатера принес из машины камеру, осветительные приборы и потратил еще часа полтора на то, чтобы запечатлеть распятие в самых выгодных ракурсах. Естественно, он запечатлел для потомков и самого директора, и проснувшихся по этому поводу старушек и непонятно как попавшую в музей девушку с персиком, ну и конечно же портрет самого Григория Кузьмича Рукавишникова, который, кстати сказать, музеев не переваривал и никогда при жизни в них не бывал…
Более в этом городке доктору Сатере делать было нечего, и он оседлал свой верный, доведенный до европейского уровня народными умельцами обыкновенный УАЗ с открывающимся верхом и покатил в лучах заходящего солнца по проселочной дороге дальше, куда-то на северо-восток Пыль клубилась за колесами его автомобиля, покрывая красный диск солнца, который доктор видел в зеркале заднего вида дрожащим маревом. Естественно, что и сиденья, и приборный щиток, да и сам доктор с головы до ног были покрыты толстым слоем дорожной пыли. Ее частицы скрипели на зубах, но от всего этого доктор только сильнее сжимал баранку и упорно давил на педаль газа, время от времени сверяясь с картой, лежащей рядом на сиденьи. Проведенная красным карандашом линия на карте тянулась в глубину зеленого пространства, а именно так, нас учили в школьные годы, обозначались леса.
Соловьевка, деревушка, в которую въехал доктор Сатера, ничем не выделялась из череды тех, которыми обильно усеяна российская земля. Стоящие вдоль дороги, покосившиеся и почерневшие от времени избы, раз и три года богатые на урожай огороды, ухабистая дорога и конечно же церковь, поставленная на самом видном месте. Пожалуй, одно обстоятельство не ускользнуло от опытного взгляда доктора — отсутствие людей на улице. Сатера сбросил скорость и поехал вдоль домов, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть человеческое лицо в окне за забором или на огороде. Однако ничего, кроме хриплого собачьего лая, не говорило доктору о том, что в этой деревне есть живые существа. Вот он доехал до здания школы, потом некоего подобия площади, а там и автобусная остановка. Дальше — здание сельсовета с государственным флагом на макушке, и гранитный стакан постамента, где еще совсем недавно стоял вождь пролетариата, а теперь из трещины пробивалась зеленая поросль. Нигде никаких признаков жизни. Доктор сделал круг возле постамента, и не напрасно: с противоположной стороны висела рукописная афиша, на которой значилось следующее:
Сатера взглянул на циферблат своих непотопляемых, противоударных и сопротивляющихся любым катаклизмам часов. Сделанные по спецзаказу «Командирские» показывали половину девятого вечера. Очевидно, конкурс был в разгаре. Оставалось как-то определить, где находилось это самое «Ратное поле» с «Чудо-валуном». Тихо урчал двигатель его УАЗа. Хорошо отлаженный механизм работал почти бесшумно. Шестеренки получали достаточно смазки, а всякие там поршни, маховики и клапаны были пригнаны так, что доктору не стыдно было останавливаться рядом с каким-нибудь «мерсом» или БМВ. Доктор было решился положиться на свою безупречную интуицию, но вдруг откуда-то послышался молодецкий посвист. Вслед за этим легкий порыв ветра заставил колыхнуться его пыльную шевелюру и перевернул листок автомобильного атласа, на котором был проложен нужный маршрут. Сомнений не оставалось, Сатера «воткнул» первую скорость, нажал педаль акселератора, и колеса, выбросив назад каменную мелочь, двинули УАЗ дальше, навстречу приключениям…
Ратное поле оказалось местом живописным. Его с трех сторон окружал лес, а с четвертой — быстрая река, вьющаяся зеркальной змеей. Праздник был в разгаре. Играл духовой оркестр, полоскались на ветру полотнища флагов, дымились костры и мангалы, где на вертелах и шампурах жарилось мясо. Его
