— Мы с Ченом соревновались, хотелось его обогнать, — оправдывался он.
— По-твоему, соцсоревнование — что бег наперегонки? — рассердился мастер. — Скорость без качества никому не нужна. У тебя брак. Давай переклепывай. Я еще в цехком сообщу, пусть тебя, елки- моталки, рогожным знаменем наградят.
И контрольный мастер ушел, оставив густо исчерканный мелом лист.
— Говорил тебе, не лезь в это соревнование, — сердито упрекал Гришку Федос. — Поспешишь — людей насмешишь.
Бригадир китайской бригады Чен слышал слова контрольного мастера, подошел к Шмякину:
— Скучай не надо. Наша помоги…
— Это чего же ради за нас станешь отдуваться? — спросил Федос. — Сами напартачили, сами и расхлебывать будем.
— Зачем так говори? Товарища выручай надо, — настаивал Чен.
Тут подоспела еще Машенька.
— Мы тоже подсобим, не горюйте, дядя Федос, — сказала она.
Машенька терпеть не могла Гришку и уж, конечно, не ради него вызвалась помочь соседям. Ей было жаль Федоса: он работал добросовестно и не знал, что Шмякин халтурит в надежде на слабый контроль.
— Мы с Ченом берем вас на буксир, — улыбаясь сказала Маша.
Федос отстранил рукой Шмякина и сказал Чену и Маше:
— Спасибо, конечно, за заботу, а только мы сами разберемся.
— Ты чего здесь командуешь? — огрызнулся Шмякин. — Ишь, хозяин выискался. Ты у меня подручный и помалкивай.
— А может, я и есть здесь хозяин! — прикрикнул на Гришку Федос.
Но Шмякин сделал вид, что слова эти относятся не к нему. Он уже взвесил все выгоды предложения соседей и, в душе смеясь над их бескорыстием, сказал:
— Буксир так буксир. Тяни, вытягивай, где наша не пропадала!
Федосу стало тягостно и гадко. Он не привык работать кое-как. И ему было стыдно. Хотя в допущенном браке был виноват не он, а Гришка, Федос считал, что Гришкина вина ложилась и на него. А раз так, надо самим свою вину исправлять.
— Не позволю, чтобы за нас другие работали! — решительно заявил Федос. — Помогают слабосильным. Разговор конченый.
И Федос так глянул на Гришку, что тот опустил глаза.
— Вот это сознательность! — весело сказал подошедший председатель цехкома. Контрольный мастер уже сообщил ему о случившемся. — Правильно, отец! Помогать надо не тем, кто государство обманывает…
Федосу слова председателя не понравились. Он недовольным голосом пробасил:
— А мы и сами знаем, что к чему.
После работы было назначено профсоюзное собрание. «Больно часто заседаем, отдохнуть некогда», — рассердился Федос.
Но на собрание остался.
В профсоюз принимали двоих: Чена и Шмякина. Китаец когда-то работал клепальщиком в Харбине. Спасаясь от безработицы, приехал с целой компанией во Владивосток. Поселились на Миллионке. Хозяин квартиры Шао являлся старшинкой артели, в которую вошел и Чен со своими ребятами. Старшинка покупал на всю артель хлеб, продукты, обсчитывал артельщиков и обманывал. Особенно ополчился он на Чена, когда узнал, что тот на Дальзаводе организовал ударную бригаду и собирается вступить в профсоюз. Старшинка стал запугивать рабочих тем, что всем ударникам, когда они вернутся домой, Чан Кай-ши отрубит головы. Чен первым из бригады вступает в профсоюз — для примера. Он сагитировал уже нескольких своих друзей, и они тоже скоро подадут заявления.
— А ты бы ушел от этого Шао, — посоветовал Федос.
— Зачем уходить? Надо старшинка разоблачай. Надо рабочих от него отбирай, — сказал Чен.
Чена приняли в профсоюз.
Следующим рассматривалось заявление Шмякина. Он подавал заявление вторично: в первый раз ему отказали в приеме, так как не все было ясно с его бакарасевскими связями.
— У кого есть отводы? — спросил предцехкома. — Кстати, здесь имеются товарищи из того же села. Может, они выскажутся?..
Федос сидел и думал о том, что волновало душу: о пожаре в Бакарасевке, о выстреле в Якима, о сегодняшнем браке, о Гришке, который притворно ругал отца.
Шмякин стоял перед всеми в замазанной спецовке, ничем не отличимый от других рабочих. Он напряженно ждал, искоса посматривая в сторону Федоса.
— Отводов не будет? — повторил свой вопрос предцехкома.
«Может, взять, да и рассказать обо всем?.. — думал Федос. — Но разве Гришка ответчик за отца? Не о Харитоне ведь речь…»
И, прокашлявшись, Федос сказал:
— У меня отводов нет.
Гришка сидел с пылающими ушами, пока считали поднятые руки. Он тоже был принят.
Затем председатель огласил решение цехкома о вручении рогожного знамени Шмякину и Лободе за допущенный в работе брак.
— Учти, Шмякин, — предупредил он. — В союз мы тебя, конечно, приняли. А за брак ты ответишь особо. Получай знамя. Исправишься — заберем обратно…
Федос низко опустил голову. Гришка, глупо и угодливо улыбаясь, прошел к столу и под смех и свист взял из рук председателя шершавое, занозистое древко с куском обтрепанной грязной рожоги с черной надписью: «Позор бракоделам!»
Вернувшись на свое место, Гришка, все так же глуповато улыбаясь, сунул знамя Федосу:
— Возьми, прицепи на катер эту красульку.
Федос резко поднялся. Глаза его пылали гневом. Он двинул кулаком по Гришкиной руке с рогожей и, не глядя ни на кого, вышел из цеха.
— Ишь ты! Мы обиделись, гордые очень, — шутовски воскликнул Гришка.
И пошел следом за Федосом, опустив древко с рогожей так, что мочальные ее лохмы подметали с пола мусор и пыль. Выйдя на площадку, Гришка приткнул знамя на корму своего катера.
8
Сопки, дома, деревья были плотно и душно обернуты ватой утреннего тумана. Облачные груды неподвижно лежали на уличных булыжниках, на коричневых скальных обломках Орлиного Гнезда, на палубах судов, на холодном бетоне причалов. Тяжелые капли срывались с крыш, с веток деревьев и шумно, по-дождевому падали на землю.
Сквозь задымленное туманом окно ничего не было видно, кроме соседнего калитаевского дома; город исчез, словно бы растворился в облачном молоке. Сергею казалось, что от всего города остался только один-одинешенек этот дом, неправдоподобно увеличенный туманом, а рядом — сбросивший ржавые доспехи зеленый монгольский дуб, с листьев которого падали густые капли.
Сергей не любил владивостокский туман, закрывавший солнце и таинственную даль открытого моря. Заунывный ревун на Скрыплеве, предупреждавший корабли от опасности, вселял в его сердце тревогу за тех, кто в море.
Но сегодня Сергей не замечал пасмурной погоды: на душе у него было солнечно. Сегодня выйдет из сухого дока пароход «Тайга», на котором Сергей впервые работал самостоятельно. Он прихватывал листы, которые затем уже окончательно сваривал Андрей. Однако и это была серьезная работа. От мысли, что в корпус «Тайги» рукою Сергея вплавлен металл, становилось необыкновенно радостно. Об этом хотелось
