Федос захмелел, и ему стало еще более жаль себя. Над его ухом гудел громогласный поп-расстрига, неинтересно рассказывал про свою неудавшуюся жизнь:
— Работаю валовым рабочим. Не пойму только это слово. То ли валом, сиречь гуртом? А может быть — волом? Воловья работа: тяни всяческую тяжесть с утра до вечера…
Федос посмотрел на огромные ручищи, на здоровенную грудь бывшего попа и подумал, что давно пора было этому дармоеду впрячься в воловью работу и не морочить с амвона головы людям.
К столу подсела хозяйка. Она была довольна тем, что Федос успокоился, и заискивала перед ним. Фамилия хозяйки была Королёва, и поп-расстрига все время называл ее королевой.
— Окропим, королева-царица, сие святою водицей, — балагурил он, наливая вновь кружки.
Развязный конторщик подстрекательски наущал Федоса:
— Возьми и набей морды Калитаевым и Кочкиным! Чего они, в самом деле…
— Придержи-ка язык! — сурово предупредил учетчика Федос.
В дверь постучались, и в комнату вошел купец Шао.
— За червонцами пожаловал? В самый раз, гони монету! — обрадовался учетчик и тут же протянул купцу несколько бумажек.
Королева тоже вытащила свой кошелек.
Федос подозрительно наблюдал за происходящим. Чутьем он догадывался, что совершается какая-то черная сделка. Видно, вся эта компания собралась здесь не случайно. Хозяйка, наверное, не только сдает комнату жильцам, но и содержит тайный притон по обмену червонцев на другие деньги.
Лицо китайца напомнило Федосу лицо того купца, которому он когда-то хотел продать маковую плантацию. При воспоминании о маковой делянке в лесу и встрече с Егором и партизанами Федосу стало тягостно на душе, будто купец явился нарочно сюда, чтобы не забылись Федосу его прошлые метания и путаные тропки, на которые может попасть человек.
— Ты, купец, в Никольске, случаем, не жил в восемнадцатом году? — спросил Федос.
— Тебе, наверное, мало-мало ошибка есть. Моя Никольска живи нету, — ответил Шао и в свою очередь спросил Федоса: — Твоя червонца есть? Могу купи. Могу японские деньги плати. Хочу?
— Нет у него денег! — весело крикнул учетчик. — Вот отхватит он в черной кассе свои червончики, тогда и обменяет.
Федос вздрогнул при упоминании о черной кассе. Неужто и этот позор ему доведется изведать?
— Не брехал бы! — неуверенно возразил он.
— А что, — подзадоривал конторщик, — прогул у вас налицо, выпишу завтра рапортичку и — пожалуйте…
Федос резко поднялся, отбросив ногой табурет.
— Тикай все отсюда, пока головы целы! — грозно загремел он и, схватив четвертную бутыль, замахнулся ею.
— Ну ты, полегче! — пытаясь схватить Федоса за руку, крикнул поп-расстрига.
— Брось ты связываться с ним, — посоветовал попу конторщик. — Пойдем домой.
Переругиваясь, собутыльники ушли. Федос грузно опустился на табурет. Хмель разом вышибло из головы, но был в ней словно тяжелый туман. Итак, он — прогульщик, и завтра эта конторская крыса будет измываться над ним.
Федос посмотрел в окно, хотел определить время. Но солнца не было видно: густой туман полз из Гнилого Угла, обволакивая сопки, дома, деревья.
Федос вышел на кухню, посмотрел на весело тикающие ходики: до конца рабочего дня оставалось еще порядочно времени. И тогда быстро, почти бегом, Федос устремился по дороге к заводу.
Тревожно завывала сирена на Скрыплеве, указывая путь кораблям, чтобы не заблудились они в непроглядном моросящем тумане Японского моря.
9
На всю жизнь запомнил Федос тот туманный день, когда вернулся в цех после ухода из-за обиды на рогожное знамя. Он подбежал к своему катеру встревоженный, напугался, увидев Шмякина работающим: решил, что взяли нового подручного. Торопливо взобравшись на мостки, Федос увидел Семена, орудующего с подбойкой. Семен не заметил отца и продолжал работу. Тогда Федос выбрался из катера, отыскал мастера и потребовал, чтобы у него приняли сдачу пробы. «Побатрачил в подручных — хватит. Сам могу не хуже Гришки клепать. По крайности без той рогожи буду работать», — заявил Федос.
Пробу он сдал успешно и теперь работал самостоятельно на другом сейнере, не без злорадства наблюдая за грязной рогожей, лениво колыхавшейся над кормой Гришкиного катера.
Подручный Федосу нашелся в первый же день. Федос узнал в нем того самого летуна, что встретился в первый день прихода на завод, в кабинете инженера по кадрам.
— Понырял, а все же снова сюда вернулся? — язвительно спросил Федос. — Выходит, самая глыбь здесь, так, что ли?
Парень стыдливо помалкивал, отводил глаза в сторону. Ждал, когда Федос сунет ему в руки подбойку да велит работать, благо дело знакомое.
— Вот видишь, — продолжал допекать Федос подручного, — пока ты нырял по разным местам, как раз свою квалификацию и упустил. А я из подручных в клепальщики вышел.
Федос теперь свободно выговаривал нелегкое слово «квалификация» и постиг не только его произношение, но и самый смысл. Вспоминая щиты на Эгершельде, испещренные загадочным словом, открывавшим дорогу на заветную Камчатку, он теперь только посмеивался. Теперь и позовут, так он еще подумает. Есть и у него квалификация.
Федос по-мужицки, прижимисто прибрал подручного к рукам и к концу дня загонял его до седьмого пота. «У меня роздыху не будет. И времени на дурные думки про разные там полеты и нырянье не останется», — говорил Федос, и подручный молча подчинялся его крутому нраву.
Однажды мимо катера проходил с ящиком молока Кандараки. Взмокший подручный в это время выбрался на вольный воздух. Заметив Кандараки, подручный крикнул молочнику, как старому знакомому:
— Здорово, хозяин!
— А, это ты? Снова к нам пришел? Когда летать взад-вперед перестанешь? — укоризненно покачивая головой, спросил Кандараки.
— Да вот, кажись, приземлился прочно. Думаю здесь насовсем обосноваться, — посмеиваясь ответил подручный.
Федос подучивал своего помощника. Иногда они менялись местами, и бывший «ныряльщик», вооружившись молотком, плющил раскаленные заклепки, радуясь каждой удаче. Трудившийся в соседстве Чен любовался согласованной, быстрой и чистой работой Федоса и его подручного.
— Тебе совсем настоящий ударник стал, — похвалил Чен Федоса. — Давай, понимаешь, соревноваться.
Федосу очень польстила похвала умелого бригадира. Понравилось ему и предложение о соревновании: значит, и впрямь он, Федос, чего-то достиг в своем ремесле. Но для важности стал отказываться:
— Какое там соревнование. Один раз уже конфуз получился. Хватит. Вон Шмякин до сего дня рогожи не снял.
— Его серьезный человек нету, — пренебрежительно отозвался о Шмякине Чен. — Его работай, чтобы деньги много получи. Его мало-мало мошонка есть…
— Это верно. Мошенник он, точно. Вылитый отец, — подтвердил Федос.
Федос и Чен стали соревноваться. Федос старательно готовил свое рабочее место, инструмент, все у него было под руками, времени зря не терял. И когда подсчитали итог, оказалось, что норму перекрыл в несколько раз. Заработок получился огромный. Но он не очень радовал: Федосу казалось, что кто-то в конторе просто-напросто ошибся в расчетах, когда составлял норму. Перевыполнить ее не стоило труда:
