— Моего сына. Мы шли по его следу, который вел сюда… или, по крайней мере, куда-то рядом. Вы в последнее время не встречали кого-нибудь чужого? Семнадцатилетнего юношу с черными волосами…
— Нет, к сожалению. До вас здесь не было никого. Боюсь, что со всеми этими событиями я несколько подзабыл… Я поспрашиваю остальных. Но уверен, что здесь никого не было.
До поры до времени хватит. Муди выглядит очень мною недовольным, но это самая малая из моих проблем.
Стюарт отправляется вершить дела Компании, и я поворачиваюсь к Паркеру и Муди. Мы остались в гостиной Стюарта, где горящий камин дарует относительный комфорт, и над камином висит картина с написанными маслом ангелами.
— Вчера вечером, сразу после нашего прибытия, я слышала, как Несбит угрожал женщине. Он говорил, что ей достанется, если она не будет молчать «о нем». Так он сказал: «о нем». Она спорила и, я думаю, отказалась. А потом он сказал, что с ней что-то случится, когда «он» вернется. Должно быть, речь шла о Стюарте.
— Кто она? — спрашивает Муди.
— Не знаю. Я ее не видела, а говорила она тише, чем он.
Я колеблюсь, сказать ли Муди о Несбите и Норе. Что-то заставляет меня считать, что это была она, — такая способна препираться. Но тут открывается дверь и входит юный переводчик Оливье. Похоже, его прислали развлекать нас. Но у меня такое чувство, будто кто-то очень заинтересован в том, чтобы не спускать с нас глаз.
~~~
Как-то она слышала о женщине, попавшей в беду: муж пригрозил убить ее. Она пошла к ближайшей из факторий Компании, встала у ворот, а все пожитки грудой сложила перед собой. Сначала она подожгла эту груду. Потом сунула спичку в мешочек, висевший у нее на шее. В мешочке был порох, который взорвался, ослепив женщину и опалив ей лицо и грудь. Необъяснимым образом оставшись живой, она взяла веревку и попыталась повеситься на ветке дерева. Но опять выжила и тогда взяла длинную иглу и воткнула ее себе в правое ухо. И даже с иглой, пронзившей всю голову, она не умерла. Ее час еще не пробил, и дух не отпустил ее. Так что она сдалась и отправилась заново жить в другом месте, где преуспела. Ее звали Птица-которая-летела-к-солнцу.
Странно, что она запомнила эту историю с такими подробностями. Имя женщины, правое ухо. Имя, возможно, потому, что оно напоминает ее собственное: Берд[9]. Больше она ничего не знает об этой женщине, зато хорошо понимает, что такое желать смерти. Если б не дети, она бы сама попробовала повеситься. Алек не пропадет: ему уже тринадцать, он умный, работает и учится у Оливье на переводчика. Джосая и Уильям помладше, но они не столь впечатлительны, так что их трудно запугать или запутать. Но Эми совсем мала, и девочкам в этом мире нужна большая поддержка, так что придется здесь задержаться еще на какое-то время, пока не пробьет ее час. Но без поддержки мужа в ее жизни всегда будет зима.
Машинально выглянув в окно, она видит, как подошли гости, остановились в нескольких ярдах от дома и смотрят в ее сторону. Она чувствует, что они говорят о ней: сейчас он будет рассказывать им свою историю про то, как умер ее муж. Она больше ему не доверяет: когда он что-то рассказывает, то заставляет хранить свои тайны. Он и мужа заставлял хранить тайны, которые тому совсем не нравились, но муж умел забывать их, оставлял за порогом, когда возвращался домой с охоты.
Тем утром — она ждала его, как проснулась, и Эми спрашивала, вернется ли сегодня папа, а она отвечала, что да, — она вышла к западным воротам, прислушиваясь к отдаленному лаю собак и улыбаясь про себя. Слышимость была такая, что ей казалось, будто до нее доносится даже беззвучный скрип полозьев по снегу. Она по-прежнему радовалась, когда он возвращался, хотя они так давно женаты. Услышав собак, она подошла к бугру, откуда можно было заглянуть за частокол. И увидела только одного человека с санями. Она стояла там и смотрела, пока он не приблизился к палисаду, а потом спустилась во двор послушать, что он скажет, хотя и так все уже поняла. Другие — Уильям, Джордж, Кеновас и Мэри — увидели его одного и подошли разузнать, в чем дело, но он обратился прямо к ней, пронзая своими глазами, словно голубым заклятием, так что она слова не могла вымолвить. Больше она ничего не помнила до того, как к ней подошел и заговорил белый пришелец с ножевой раной и больными ногами, но голос его был словно жужжание пчел, и она не поняла, что он сказал. Чуть погодя он вынес чашку кофе и поставил на снег рядом с ней. Она не помнила, чтобы просила его об этом, но, может быть, и просила; у кофе был приятный запах, лучше, чем у любого кофе, какой она когда-нибудь пила, и она смотрела, как крошечные снежинки садились и исчезали на его маслянистой черной поверхности. Садились и таяли, исчезая навсегда. А потом она не видела ничего, кроме лица своего мужа, пытавшегося с ней заговорить, но не слышала его, потому что он был утопленником, погребенным под толстым слоем речного льда.
Она подняла чашку кофе и вылила себе на внутреннюю сторону предплечья. Тот был горячий, но недостаточно горячий. Кожа порозовела, вот и все, а рука запахла, как мясо на холоде.
Ее отвели в дом, и Мэри осталась с ней, поддерживала огонь и кормила детей. Она и сейчас здесь, как будто боится, что Элизабет бросится в огонь, если оставить ее одну. К ней подошел Алек, обнял и уговаривал не плакать, хотя она не плакала. Глаза у нее сухие, как деревяшка. Эми тоже не плачет, но это потому, что она слишком мала и не понимает. Остальные мальчики плакали, пока не уснули в изнеможении. Мэри сидит рядом с ней и ничего не говорит; она все понимает. Один раз зашел Джордж, чтобы помолиться о душе ее мужа: Джордж — христианин, и очень набожный. Мэри шикнула на него: они с Элизабет обе христианки, а Нипапанис — не был. Он чиппева, в его жилах ни капли белой крови. Он приходил в церковь и пару раз слушал проповедника, но сказал, что это не для него. Элизабет кивнула Джорджу; ясно ведь, что он хотел помочь. И возможно, поможет: кто сказал, что Отец наш Небесный, неспособен вмешаться в судьбу ее мужа? Может, там есть некие взаимные соглашения.
— Мэри, — говорит Элизабет, и голос ее скрипит, словно ключ в ржавом замке. — Скажи мне, идет ли снег.
Мэри поднимает голову. Она укачивает на коленях Эми, и на мгновение Элизабет кажется, будто Мэри — мать, а Эми — незнакомый ей ребенок.
— Нет, перестал час назад. Но сейчас уже темнеет. Завтра опять пойдет.
Элизабет кивает. Снег перестал идти только по одной причине, и она знает, что будет делать утром. Всё бы уже сделали, но снегопад остановил их и заставил задуматься. Так что они будут действовать осмотрительно. Утром они вернутся к реке, найдут его и принесут сюда.
Эми просыпается и смотрит на мать. Нет, все же это ее дочь, с серо-карими глазами и бледной кожей. Они хотели еще одну девочку. Нипапанис шутил, что хочет девочку, похожую на него, а не на нее.
Теперь не будет другой девочки. Ее душе, если правда то, во что верил Нипапанис, придется ждать, чтобы родиться в другом месте, в другое время.
Беда в том, что сама она больше ни во что не верит.
~~~
После обеда Дональд уединяется, чтобы написать Сюзанне. Пока они ели, выпало еще больше снега; если Стюарт прав, эта метель может затянуться на несколько дней, и, пока она не кончится, не будет никакой возможности отправиться в путь. Но у него есть причины быть благодарным за это. Он смертельно устал. Ноги, даже в мокасинах, ужасно болят, а рана на животе покраснела и сочится. В столовой он дождался подходящего момента, отвел Стюарта в сторону и тихо сообщил, что ему может понадобиться медицинская помощь. Стюарт кивнул и пообещал прислать кого-нибудь для осмотра. А затем вдруг взял и
