ли?
— Хотелось бы только знать, когда мы снова отправимся в путь. Если мы хотим продолжить поиски…
— Ах, конечно. Не лучшее время года для подобных мероприятий.
Похоже, ему совершенно безразлична судьба моего сына, предоставленного самому себе в этой глуши. А возможно, он просто жестче, чем мне казалось.
— Ужасные здесь места. Идеально подходят для каторжников. Я всегда удивлялся, зачем их посылают в Тасманию, место, насколько я могу судить, вполне приятное. Что-то вроде Озерного края.
— Но здесь места недостаточно изолированы. И не так далеки от дома.
— Мне они кажутся вполне изолированными. Знаете, несколько лет назад кучка работников — думаю, иностранцев — попыталась сбежать из Лосиной фактории. В январе! Конечно, все они сгинули бесследно. Насмерть замерзли неизвестно где, несчастные ублюдки. — Он горько усмехается. — Простите мой язык, миссис Росс. Я так давно не был в обществе леди, что совсем забыл, как следует разговаривать.
Я возражаю: что-то вроде того, что и похуже слышала.
Он окидывает меня изучающим взглядом, какие мне совсем не по душе. Сегодня он не пьян, но зрачки у него очень маленькие, это заметно даже в тусклом свете. Руки его успокоились и лежат теперь расслабленно и умиротворенно. Мне известно, что это значит.
— Исчезли, вы говорите? Какой ужас.
— Да. Не стоит слишком расстраиваться — я же сказал, что они были иностранцами. Немчурой или кем-то вроде того.
— Вы не любите иностранцев?
— Не особенно. Даждь нам днесь шотландца.
— Как мистер Стюарт?
— Вот именно. Как мистер Стюарт.
Я осушаю свой стакан. Только для куражу, но лучше, чем совсем ничего.
Когда входит Стюарт, лицо у меня пылает от выпитого, но голова по-прежнему ясная. Несбит наливает Стюарту, и несколько минут мы непринужденно болтаем. Затем Стюарт обращается ко мне:
— Я думал о вашем мистере Паркере. Знаете, просто представить себе не могу, как это сразу не вспомнил его имя, но ведь прошло столько лет. Расскажите, как вы с ним познакомились?
— Мы встретились совсем недавно. Он был в Колфилде, и когда нам понадобился проводник, кто-то его посоветовал.
— Так вы не слишком хорошо его знаете?
— Не особенно. А что?
На лице Стюарта появляется улыбка человека, готового поделиться интересной новостью.
— О-о… Это довольно колоритная личность, во всяком случае, был таким прежде. Произошли некие события на Прозрачном озере… Скажем так, некоторые из наших перевозчиков весьма необузданны, и… он был именно таков.
— Как интересно! Продолжайте. — Я улыбаюсь, будто рада посплетничать.
— На самом деле не так уж интересно. Все было довольно скверно. Уильям, когда был помоложе, чуть что, сразу лез в драку. Мы вместе отправились в поход — я говорю, больше пятнадцати лет прошло, вы же понимаете, — зимний поход. С нами были и другие, но… это был тяжелый поход, и все время назревали конфликты. То ли продолжать, то ли возвращаться, в таком духе. Провизия на исходе и тому подобное. Как бы то ни было, дошло до драки.
— До драки! Господи помилуй! — Я наклоняюсь в кресле, подбадривающе ему улыбаясь.
— Вы помните его слова, и действительно он оставил мне кое-что на память.
Стюарт закатывает левый рукав. По его предплечью спускается длинный белый шрам в добрые четверть дюйма шириной.
В моем изумлении нет ни малейшего притворства.
— Иногда дашь этим полукровкам полбутылки рома, и в них просыпается дьявол. Мы повздорили. И он кинулся на меня с ножом. Бог знает где, в самой глуши — это не шутки, я вас уверяю.
Он снова опускает рукав. Я не знаю, что и сказать.
— Простите, может, я не должен был вам показывать. Иным леди становится не по себе при виде шрамов.
— О нет… — Я трясу головой.
Несбит наполняет мой стакан. Меня взволновал не шрам, но последняя встреча с Жаме, что навсегда запечатлелась в мозгу. И первая встреча с Паркером: неправдоподобный человек, обыскивающий хижину, — свирепый, чужой, страшный.
— Это не из-за вашего шрама, — радостно сообщает Несбит. — Скорее от мысли, что у нее в проводниках такой ловкач с ножиком!
— Последние недели он совершенно не проявлял подобных склонностей. Он образцовый проводник. Быть может, и вправду, как вы говорите, всему виной был ром. Сейчас он не пьет.
Я говорю себе, что Стюарт, возможно, лжет. Я смотрю ему в глаза, пытаясь заглянуть в душу. Но он выглядит вполне искренним и сердечным, с ностальгией вспоминает былые времена.
— Приятно слышать, что есть люди, способные учиться на собственных ошибках, а, Фрэнк?
— Вот именно, — бормочу я. — Побольше бы таких.
Потом, у себя комнате, я сижу, одетая, в кресле, чтобы не уснуть. Ничего я не хочу больше, чем тут же лечь и предаться забвению. Но я не могу, да и не уверена, что забудусь; честно говоря, я в панике. Я хочу расспросить Паркера о Стюарте, об их прошлом, но не хочу его будить. Не хочу или боюсь. Вставшая перед глазами картина повергла меня в ужас. Я и забыла, как при виде Паркера по спине у меня побежали мурашки; каким зверским и чуждым предстал он передо мной. Нет, я, конечно, не забыла нашу встречу, я забыла только свое первое впечатление. Как странно подчас происходят знакомства.
Но я действительно его не знаю. В его защиту говорит то, что он не стал скрывать их былое знакомство, но, возможно, лишь предвосхищая неизбежное: двойной блеф.
Мои глаза давно привыкли к темноте, а снег испускает тусклый рассеянный свет, достаточный, чтобы разобрать дорогу, когда я снова выхожу в коридор. Я чуть слышно стучу в дверь, а потом вхожу и закрываю ее за собой. Мне кажется, что я бесшумна, но он совершенно прямо садится в постели и восклицает:
— Боже мой… Нет! Уходите!
Он кажется напуганным и разгневанным.
— Мистер Муди, это я, миссис Росс.
— Что? Какого черта?
Он нащупывает спички и зажигает свечу. Когда лицо его выплывает из темноты, он уже в очках, и выпученные глаза выпрыгивают из орбит.
— Прошу прощения, я не хотела вас напугать.
— А какого черта вы хотели, врываясь сюда среди ночи?
Я ожидала удивления, недовольства, но не такой исступленной ярости.
— Я должна была с кем-то поговорить. Пожалуйста… это недолго.
— Я думал, вы говорите с Паркером.
Что-то такое в его тоне… не могу понять, что именно. Я сажусь в единственное кресло, отодвинув какие-то его вещи.
— Я не знаю, что и думать, и нам нужно обсудить все это.
— А до утра подождать нельзя?
— Они не хотят, чтобы мы оставались одни. Разве вы не чувствуете?
— Нет.
— Ну… я говорила вам, что подслушала Несбита, а потом вошел Оливье, так что мы не смогли продолжить.
— И что?
Голос его все еще звенит от злости, но теперь он куда менее напуган. Как будто боялся, что вошла не
