– Таковы люди, сынок: никому нельзя верить!
Глаза его темнеют еще больше, превращаясь в две точки тьмы, излучающие невидимое пламя ярости:
– Но мы им покажем, как бьются воины Стослава, они дорого заплатят за все!
– Воины, – он поднимает над головой свой огромный лук, – защитим наших жен!
– Защитим! – глухим ревом отвечает стена справа и слева от башни, поднимая вверх десятки таких же огромных луков.
– Защитим, князь! – позади Стослава встают воины в стальных личинах, натягивая мощные боевые луки.
– Стрели! – кричит отец, и длинная черная стрела с воем уносится в сторону красных щитов.
– Стрели! – кричат десятники на стенах, и целый рой смертоносных стрел уносится следом за стрелой Стослава.
Падают воины с красными щитами один за другим, ибо нет защиты от стрел Стослава. Лют не успевает их пересчитать, так много убито врагов.
– Мы победили! – радостно кричит он, видя, как оставшиеся в живых убегают в лес, пытаясь спрятаться за деревьями.
– Нет, еще не победили, – тяжело вздыхает отец.
– Почему? – удивляется Лют. – Они же убежали.
– Они всего лишь отошли, а мы всего лишь убили сотню воинов, которых Святославу не жаль было послать на смерть.
– А дальше что? – Лют дотрагивается до отцовского лука, чувствуя, как все еще дрожит, позванивая, словно живая, тугая тетива.
– А дальше, – отец смотрит вдаль на синие холмы, поросшие лесом, – дальше один из нас должен будет погибнуть, потому что Святослав собрал очень большое войско и не уйдет отсюда, пока не завоюет нас. Он опытный и хитрый воин, и просто так не отступит.
– Значит, ты его убьешь? – спрашивает Лют.
Но отец молчит почему-то.
– Ты его убьешь, да? Ты его убьешь? – переспрашивает он снова и снова, словно сейчас словами, верно их расставив и произнеся должным образом, можно обо всем договориться заранее, как оно все будет потом.
– Великий князь венетичей[52] Стослав, – наконец отвечает отец, – никогда ни перед кем не склонит своей головы.
– Значит, ты его убьешь, – успокаивается Лют, но на душе у него все равно темно и муторно, словно он пропустил какие-то важные слова, без которых все будет не так.
Что-то не нравится ему в ответе отца, но что – он не может понять.
– А воинов у Святослава очень много? – спрашивает он снова отца, внимательно вслушиваясь в то, как порывы ветра бередят тетивы луков и те начинают тихонько подвывать, словно вспоминают давно забытую песню.
– Очень много, – хмурится Стослав.
– Тысяча? – не отстает от него Лют.
– Нет, много больше.
– Больше? – удивляется он, пытаясь представить этих воинов в поле. – Пять тысяч?
– Нет, сынок, – отец решительно поворачивается к нему, – их еще больше. Их, по слухам, тысяч двадцать и даже больше, и потому победить их будет очень, очень трудно.
Лют чувствует, как на языке отца вертится слово «невозможно», и ему даже кажется, что он слышит эхо этого слова среди других слов, которые только что говорил отец, но все же этого слова нет.
– Так трудно, сынок, – он задумчиво оглядывает своих немногочисленных воинов, словно прикидывая в уме, сколько врагов придется на каждого, – как никогда не бывало.
Он поднимает перед собой свой огромный лук, на который только что тяжело опирался, словно напряженное дерево и туго натянутая тетива способны сообщать человеку какие-то мысли.
– Воины... дружина... слушайте меня! – гремит с башни его сильный голос. – Враг нападет ночью, когда наши луки будут бессильны. Чтобы победить, мы должны заставить его принять бой на наших условиях.
– Ни у кого нет такого оружия! – он поднимает высоко над головой свой огромный лук. – И сейчас вы видели, как враг боится его. Нам всего лишь надо дать этому оружию проявить всю свою силу, и тогда победа будет нашей.
Стослав смотрит с башни на стены, где воины, отойдя от бойниц, придвинулись ближе, чтобы лучше слышать его. И маленький Лют, прижавшись к отцу, чувствует, как и на него, словно тугие струи ветра, тоже падают напряженные взгляды многих десятков воинов.
– Я выйду с дружиной в поле, – громко говорит Стослав, – чтобы враг увидел, как нас мало, и бросился в бой за воинской славой. Я уверен, что Святослав не устоит перед таким искушением.
– Тогда мы начнем отступать, стреляя из луков, сюда под стены, – он указывает на истоптанный пятачок земли перед подъемным мостом, – где нас прикроет своими стрелами наше доблестное ополчение и где враги будут падать под ударами наших секир.
Он замолкает, недосказав что-то важное, и внимательно оглядывает воинов, пытаясь угадать в хмурых суровых лицах, верят ли ему, пойдут ли за ним на смерть.
– Верим тебе, князь! – словно угадав его мысли, кричит старый гридь. – Веди нас в бой! Мы за тобой как один станем. Верно я говорю, братья?!
– Верно сказано! – не дожидаясь, когда додумают остальные, прогудел воевода.
– Хорошо, – коротко сказал Стослав и, набрав воздуха полным вздохом, яростно выкрикнул: – Воины, с нами Див[53] и его сила! Он поможет нам!
Рука Стослава указывает на храм в середине города, который хорошо виден с высоты боевой башни.
– Див! Див! Див! – кричат воины, поднимая вверх оружие.
– В каждом из вас живет Бог войны! – вновь гремит голос Стослава. – Вы его дети, вы его воины. Сила Дива в ваших руках, ибо он дал вам это оружие!
– Див! – вновь восклицают воины.
– Помните, воины, – князь поднимает правую руку, – во имя ваших жен и матерей вы защищаете святыни Дивьей горы. Враг не должен войти в храм, ибо сила Дива с тем, кто владеет его храмом.
– Сила с тем, кто владеет храмом, – вдруг неожиданно для себя Лют проговорил вслух слова мудрого князя, который был его отцом.
– Что? – встрепенулся воевода, все это время пристально глядевший на боярина.
– Что, что, – недовольно проворчал Лют, еще раз оглядываясь то на море, то на виднеющийся купол церкви.
Да, именно так же много лет тому назад он стоял на башне Дивьягорска и оглядывался на храм Дива. И хотя в этом сходстве положений не было ничего необычного, ибо во многих городах с башни виден был храм, но воспоминание о том, как храм Дива или события, связанные с ним, перевернули всю его жизнь, заставили его внимательней отнестись ко всему.
– А вот что, друг Звянко, – светлые глаза боярина уперлись прямо в тяжелый мрачноватый взгляд воеводы, – а не пройтись ли нам с тобой самим до церкви, своими же глазами все и увидим.
И не дожидаясь, пока воевода что-либо ответит, Лют подхватил его за локоть и легонько подтолкнул к лестнице, словно помогая Звянко сделать первый шаг, который в силу природной осторожности давался старому воину всегда с большим трудом. И точно, расчет боярина оказался верен: воевода, сдвинувшись с места, уже не мог остановиться и прошел половину лестницы, прежде чем в его голове возникла мысль: «И какого лешего я иду за этим боярином?»
– Сейчас, в отсутствие князя, во всем, что я делаю, я исполняю его волю и представляю его власть, – полуобернувшись, проговорил Лют, легко сбегая по ступеням впереди воеводы, – поэтому я могу войти в любой храм.
Он словно чувствовал, как мозг воеводы лихорадочно ищет повод, чтобы не идти дальше, и нанес ему
