упреждающий точный удар. Звянко обреченно вздохнул, поняв, что ему никак не отвертеться от неугомонного боярина, и покорно продолжил свой путь дальше, уже не помышляя о способах, как избавиться от своего попутчика и вообще не идти куда-либо.
Когда до церкви оставалось совсем немного, навстречу им попался воин, посланный ранее для выяснения причин странного молчания церковного колокола. Потыкавшись в закрытые двери и ничего толком не узнав, воин не спеша брел обратно, держа под мышкой короткое копье и сплевывая шелуху семечек. Завидев начальство, он мигом подтянулся, ловко перехватив копье в боевое положение, а семечки невероятным образом исчезли из его рук.
– Двери закрыты, никто не отвечает, – доложил он с полным безразличием к происходящему.
– Как, никто не отвечает? – в недоумении переспросил воевода, и его рука невольно потянулась к бороде, показывая, в какой именно позе он любит думать.
Но долгих раздумий на сей раз не получилось; почти в ту же секунду Звянко вскипел, как ошпаренный, повторяя те же слова, но уже на уровне крика:
– Как это никто не отвечает?!
Многолетняя служба по поддержанию порядка в городе настолько повлияла на сущность Звянко как человека, что любое внешнее проявление сил, разрушающих этот порядок, вызывало в нем, прежде совершенно спокойном человеке, взрыв нешуточного гнева, которого многие в городе боялись ничуть не меньше княжеской власти.
– Собирай людей с ближайших улиц, быстро! – он сердито ткнул воина пальцем в грудь. – Двери ломать будем!
И размашистыми шагами двинулся к церкви, мигом обогнав шедшего прежде впереди боярина.
Лют чуть было не ахнул от изумления и, прибавив ходу, с трудом догнал Звянко.
– Ай да молодец, ну чисто воин Сварога, – хитро усмехаясь в усы, похвалил он воеводу, – двери в церкву ломать; мне такое и не снилось!
– Отстань, нехристь, – огрызнулся воевода беззлобно.
Боярин хотел было ответить что-то в роде: «А я к тебе, христосник, и не приставал», но подумал, что сейчас переключать на себя весь гнев воеводы было бы глупо, и мудро промолчал, сделав вид, что не слышал слов воеводы.
Вскоре они стояли у обитых железом дверей храма, и, взявшись за большое железное кольцо на двери, Звянко нещадно колотил по широкой железной полосе, тянувшейся сверху донизу и приклепанной большими заклепками к шедшим поперек таким же железным полосам. Дверь не открылась, и воевода в ярости закатил еще один ураганный натиск с еще более сильными ударами в дверь.
– Ну вот ты, Звянко, ввел новый обычай: стучать к заутреней, – пошутил Лют, вслушиваясь в железный грохот, – причем у тебя неплохо получается. Знаешь, с твоей силой и усердием колокола скоро не нужны будут. Глядишь, так и народ к церкви скоро потянется, на твой перестук-перезвон.
Будто в ответ на слова боярина из переулков и улиц, выходящих к площади перед церковью, стали показываться сердитые старухи, одетые в длинные темные накидки с темными, повязанными по самые брови платками на голове. Они медленно двигались, выставляя вперед сухие, почерневшие от старости руки, каждая из которых опиралась на корявую черную клюку. Беззубые рты шептали какие-то проклятья, клюки злобно стучали в иссохшую землю, а длинные подолы, несмотря на медленность движений, поднимали следом за ними пепельно-желтую мелкую пыль.
– Сейчас эти бабки тебя порвут, – равнодушно, как посторонний наблюдатель, проговорил Лют, – ей- ей, вишь, какие они злющие.
– Ты думаешь с воеводой можно так запросто справиться?
– Нет, я так не думаю, но бабки – это особый случай, и ты это скоро поймешь.
И точно, не успел Звянко подумать над тем, что он должен понять, как одна из наиболее проворных старух приблизилась настолько, что, замахнувшись, ударила воеводу клюкой по спине.
– Ты что, старая?! – возмутился Звянко, весь покраснев от праведного гнева. – Ты что, воеводу не признала?!
– Никакой ты не воевода! – зашипела старуха. – Ты антихрист!
И она снова замахнулась своей корявой клюкой. Но Звянко не стал ждать, пока его ударят опять, а ловко перехватил клюку левой рукой, правой продолжая колотить в церковную дверь. Однако в этот момент с другой стороны к нему приблизились еще две старухи и стали чувствительно щипать его ноги длинными корявыми пальцами с желтыми крючковатыми ногтями, при этом еще пытаясь ткнуть его клюкой куда- нибудь в голову.
– А ну-ка брысь отседа! – озлился воевода, топая ногой и размахивая руками, словно перед ним вместо старух было стадо гусей.
– Я вот тебе сейчас брыськну! – завопила еще одна старуха, подбираясь к Звянко с самой незащищенной стороны.
Она размахнулась и со всей силы ткнула острием клюки в носок сапога воеводы, видимо, в силу своей вредности рассчитывая попасть в мозоль или просто считая это место самым удобным для нанесения чувствительного удара. Очевидно, ее коварный замысел вполне удался, потому что Звянко взвыл, как ужаленный. Боль и досада на обидчицу были так велики, что, не в силах более себя сдерживать, Звянко оттолкнул вредную старуху. Та плюхнулась в пыль, вопя и посылая страшные проклятья, большая часть которых, видимо, тут же начала сбываться, потому что остальные старухи в совершенном остервенении бросились на воеводу, колотя его клюками со всех сторон.
Дело приняло нешуточный оборот, и Лют понял, что еще чуть-чуть и воеводу и впрямь порвут на мелкие части. Быстро сорвав с себя красное корзно, он махнул им в самую гущу толпы старух, раз, другой. Потом еще и еще с нарастающей силой, словно пытаясь сбить огонь с загоревшейся соломы. Ошарашенные мельканием красного цвета и хлещущей, но не бьющей тканью, старухи попятились прочь, и боярин вновь увидел Звянко, на некоторое время совсем было исчезнувшего за лесом занесенных над его головой черных клюк. Вид у воеводы был жалкий; он стоял, прижавшись к церковной двери, плотно закрывая лицо руками. Шапка с его головы была сбита и валялась в пыли совершенно истоптанная. Руки были сбиты в кровь, но лицо, слава богам, не пострадало.
– Ну что, воевода, – ухмыльнулся Лют, – кажется, я спас тебя от смерти, страшной и совершенно бесславной. Представляешь, как уже сегодня по городу те же самые старухи стали бы рассказывать, как около церкви какие-то бабки разорвали воеводу на части. И совершенно ошарашенные люди недоумевали бы, почесывая затылки и задавая при этом друг другу два страшных вопроса: за что же его, бедолагу, порвали и как вообще такое могло случиться с самим воеводой? И в ответ на это, друг Звянко, – боярин вздохнул, как вздыхают взрослые в сотый раз рассказывая ребенку одну и ту же сказку, – те же самые мерзкие старухи нашептали бы страшным шепотом, что в воеводу вселился бес, который в его обличии хотел было сломать храм божий, и тогда воля господа нашего вложила силу в руки немощных старух, чтобы покарать это исчадие ада. Да, именно так все и было бы, – он похлопал воеводу по плечу, – и знаешь, что говорили бы на это горожане?
– Ну и что? – Звянко сосредоточенно провел ладонью от верхнего края лба вниз, к всклокоченной бороде, словно снял с себя маску побитого человека. – Что они могут сказать про воеводу?
– Про воеводу ничего, – хмыкнул Лют, – а вот про беса, вселившегося в воеводу, очень даже могут и приблизительно так: «Так, мол, ему, поганцу, и надо, поделом уж дьявольскому отродью досталось», или что-то в этом духе. Но ты не огорчайся так, – боярин вновь накинул на плечи красное корзно, – пока ты живой, я всегда докажу, что в тебе никого, кроме воеводы, нет и не может быть! Медовуха, она же священная сурья, напиток богов, которым ты постоянно заполняешь себя почти до верху, – продолжал он, смеясь, – давно изгнала бы из тебя всякую нечисть.
Он хотел было еще что-то сказать, но Звянко, все еще стоявший прижавшись к церковной двери, вдруг предостерегающе поднял руку. Затем прильнул ухом к щели между створками. С минуту он вслушивался, а потом забарабанил кулаком в дверь с новой силой, сопровождая удары страшными ругательствами и обещаниями взломать дверь и повесить за ноги на стену того, кто скрывается за дверью.
Угрозы возымели действие. Послышался шум, что-то скрипнуло, и квадрат между железными полосами обивки двери открылся, оказавшись маленькой дверцей смотрового окошечка. В это окошечко,
