— Ребята, где умывальник? — спросил он.
Ему не ответили.
— Что, трудно сказать?
Мазай, не глядя на Жутаева, буркнул:
— Ты к нам не лезь в компанию и переходи в другую комнату. Понятно?
— Почему переходить?
— Потому.
— А мне и тут неплохо.
— Переходи, пока не поздно.
— Меня сюда вселила дирекция, здесь и буду жить. А переведут — перейду. Сам же ты вчера говорил о дисциплине, а сегодня хочешь нарушить приказ директора.
Ему никто не ответил, и Борис, взяв в руки полотенце, не спеша вышел из комнаты.
— Давай, ребята, пошевеливайся, — заторопился Мазай, — чтоб раньше его в цеху быть, а то еще наябедничает. Я сам мастеру расскажу. И потребую: пускай убирают его отсюда.
Придя в цех одним из первых, Мазай подошел к Селезневу.
— Товарищ мастер, — нарочито невеселым голосом сказал он, — я сегодня, пожалуй, выработку свою сбавлю.
— Как сбавишь? Почему? — удивился Селезнев.
— Рука сильно болит. Правая. Вчера прислали в мою комнату новенького из Сергеевки, а он вроде немного ненормальный. Это все ребята заметили. Кинулся на меня драться. Ударил чем-то по руке — я даже и не знаю чем. В общем, работать трудно будет. Трамбовать никак нельзя… Главное, его никто не трогал. Я старался, чтоб все по-хорошему обошлось, как вы говорили. Ребятам дал команду — не обижать. А он сам десятерых обидит.
— Значит, он полез драться без причины? — спросил Селезнев, пытливо смотря на Мазая.
— Никто даже и не думал задевать его. Слова никто не сказал. Ну, он такой — и говорить не хочет. Видать, гордый да заносчивый. Я верно говорю, товарищ мастер: на пас и не глядит. Я пытался поговорить с ним — фырчит, и все. Потом драться полез.
— А может, он отбивался? А? По совести скажи.
— Ничего не отбивался, он кинулся на меня. Спросите Сережку с Колькой. Они расскажут. Что касается выработки, я, конечно, постараюсь не сбавить, хотя рука и болит. Сказал просто так. А вы, товарищ мастер, как-нибудь уж сделайте, чтоб его перевели от нас. Он жить спокойно не даст.
— А зачем переводить? Это не исправит человека. Воспитывать нужно. Отмахиваться от людей самое легкое дело: ни труда, ни уменья не нужно. Запомните, Мазай: если вы будете хорошо обращаться с людьми, они вам ответят тем же. Не будем переводить, никакой надобности в этом нет. Да и некуда — ни в одной комнате нет свободного места. А у вас комната просторная, хоть конем скачи.
К Селезневу подошел Жутаев.
Недовольный Мазай отошел от мастера на свое рабочее место и принялся набивать опоку.
Борис поздоровался:
— Я ваш новый ученик. Приехал из Сергеевки.
— Пойдем ко мне, поговорим.
В конторке мастера Селезнев пригласил Жутаева сесть. Тот поблагодарил, но остался стоять у с гола.
— Ну как? Познакомился с товарищами в общежитии?
Жутаев был уверен, что мастеру уже все известно и что Селезнев пригласил его в конторку именно для разговора о вчерашней драке. Вопрос мастера немного озадачил его: «Значит, еще ничего не сказали… Не успели? Или просто не хотят говорить? Но обо всем знает комендант и, конечно, расскажет».
— Да. познакомились.
Селезней хитровато прищурил глаз:
— Хорошие ребята, правда?
Жутаев смутился. О мазаевцах он пока слышал только нелестные отзывы.
— Вижу, не понравились, — сказал Селезнев.
— Почему? Может, и хорошие. Я же почти не знаю их, всего один раз виделись.
— Я и говорю — не понравились. Верно? А работают хорошо. Лучшая группа в училище. Особенно Мазай. Он впереди всех формовщиков. Вот с учебой у них похуже. И дисциплина прихрамывает, можно сказать, на обе ноги… — Он о чем-то сосредоточенно задумался и опять задал неожиданный вопрос — Озорноватые, заметил?
Жутаев снова смутился и даже покраснел. Он не считал себя вправе так быстро давать товарищам характеристику, но мастер ждал ответа и внимательно, выжидающе смотрел на него.
— Немного есть? — подсказал Селезнев.
— Есть немного, — согласился Жутаев и тут же поспешил добавить: — Я, конечно, знаю их очень мало.
— Правильно рассуждаешь. Торопиться с оценкой не надо. Прежде узнай получше, а потом уж и говори. В вашей группе не все озорноватые, но есть и такие. Смотри не тянись за ними. Находятся такие ребята, что тянутся и, наверно, думают, что следуют хорошему примеру… Ну ладно… — Мастер снял очки и протер их платком. — Так, значит, твоя фамилия Жутаев?
— Да. Жутаев Борис.
— Скажи, Жутаев, в ремесленное ты как попал — по призыву?
— Нет, я добровольно, сам просился. Окончил семилетку, хотел было в техникум пойти, а потом решил работать. Думаю, учеба к после войны никуда не убежит.
— Решение хорошее принял.
— У меня и папа так учился. Работал и учился. У него высшее образование: институт окончил.
— А какая специальность?
— У папы? Инженер. По котельному делу. Был котельщиком. Сейчас на фронте, почти с первых дней войны.
— Письма от него получаешь?
Борис не ожидал такого вопроса и даже удивился.
— Получаю.
— Когда было последнее?
— На прошлой неделе.
— Недавно. Это хорошо. О чем же он пишет? Не секрет?
— Нет, не секрет. — Немного волнуясь и торопясь, Жутаев рассказал о последних письмах отца.
— Сам-то ему почаще пиши. Почаще!
— А я каждый день пишу. Хоть открытку, да отправлю.
— Вот-вот! Необязательно посылать длинные письма. Можно и коротко, лишь бы о главном сказать. Он знает, что тебя сюда перевели?
— А как же, знает.
— Новый адрес сообщил?
— Нет, еще не успел.
— Сегодня же напиши. Ты ведь отличник? Значит, есть чем порадовать отца.
Жутаев поежился, чувствуя неловкость.
— Мне, товарищ мастер, нетрудно было отличником стать. Я все-таки семь классов окончил, а есть ребята — из четвертого класса пришли. Им, конечно, труднее.
— Нет, таких у нас немного. Большинство окончили семилетку. Но не все они отличники. Вот, например, в вашей комнате живет паренек — Сергей Рудаков, он тоже окончил семилетку, а до отличника ему еще далеко. В общем, о своих успехах пиши отцу не стесняясь, рассказывай все как есть. — Он замолчал. Лицо его погрустнело. — А у меня сын на фронте тоже Почти с самого начала войны. Полгода нет писем. Никаких вестей…
Он резко поднялся, будто стряхивая неожиданно набежавшие горькие думы.
— Вот тебе модель, — сказал он, достав из шкафчика шлифованный металлический предмет. —
