налаживанием межнациональных связей. Он за умеренные деньги предлагал жильё зарубежным гостям, обычно артистам оригинального жанра, приезжавшим в Содею на кратковременные гастроли.
Именно его стараниями легендарный Холм по прозвищу Тихоня две недели прожил на хате у генерального прокурора, когда тот, сильно озабоченный приездом в Содею того самого Холма, сутками парился на усиленном режиме.
Тогда же Герштнер и открыл свою ювелирную мастерскую. Ведь часто случалось так, что разные люди просили его, как человека ответственного, передержать у себя пару дней кое-какое золотишко. Отказать Герштнер не мог, но привлекать к себе лишнее внимание тоже не хотел. И если в полупустой квартире или заброшенном подвале мешочек золотых изделий выглядел неродным и странным, то в ювелирной мастерской он мог лежать годами, не вызывая никакого интереса.
А чтобы всё было совсем по-настоящему, Герштнер не ограничился выписыванием поддельных квитанций на ремонт цепочек, которых иногда набиралось столько, что ими можно было обмотать памятник Рогнану, а действительно посадил в своей мастерской старого, подслеповатого мастера. Фридель Бернаро, бывший владелец «Рубина», после недолгих уговоров согласился из любви к искусству и небольшому, но стабильному заработку занять место под специально заговорённой яркой лампой, в окружении верстачков, тисочков и прочих печурок и тигелей.
Через полгодика Герштнер с удивлением заметил, что работа старого мастера вполне окупает мастерскую, самого Фриделя, а кроме того остаётся немного денег сверху. Сам Герштнер к тому времени уже подумывал прекращать налаживание добрососедских отношений с капризными зарубежными гостями, поэтому плотно сошёлся с Бернаро по поводу общей любви к драгоценностям и тишине. Вовремя закрывший магазин «Рубин» Фридель сразу смекнул, что к чему, и через какой-то годик выдал за Герштнера немного засидевшуюся в девках Санару, после чего со спокойной душой вышел на пенсию, оставив зятю так полюбившуюся ему мастерскую.
Но не успели Герштнеры отпраздновать второй день рождения своего сына Яшика, как бдительный Магздрав устроил им расставание на ещё одни десять лет. Кто-то из гастролёров засыпался, попал под стирание личности, а дотошные крючкотворы из вспоминательного отдела докопались в предоставленной памяти до ещё не совсем отошедшего от дел лысого содержателя ювелирной мастерской и целой сети квартир по всей красавице Содее, представляемых в свободный найм с почасовой оплатой.
Снова выйдя на поверхность, Герштнер понял две вещи. Во-первых, третьего погружения ему не пережить – дважды атрофированные лёгкие просто не поддадутся ускоренному форсированию, а жить под водой в компании с бессрочниками и старшинами рыбнадзора совсем не улыбалось. Во-вторых, Яшику уже исполнилось двенадцать.
Осмотревшись, Герштнер заверил Магздрав и своих немногочисленных знакомых в том, что он прочно встал на путь бесповоротного исправления, заказал у жестянщика новую вывеску для мастерской «Герштнер, Бернаро и Герштнер» и собрал семейный совет.
– Мама, – сказал он первым делом, глядя на рассевшуюся на полдивана тёщу. – Я очень рад, что старый Фридель оставил нам в наследство именно вас, и потому, чтобы быть полезной, слушайте, что я сейчас говорю. Вот вам два конверта, один и второй, – Герштнер вытащил их из кармана нового пиджака. – Завтра вы положите их в сумочку, а за руку возьмёте Яшика и все вместе пойдёте в магучилище. И не надо сверкать глазами с дивана, я знаю, что сейчас зима и набор окончен. Для этого я и даю вам первый конверт, – Герштнер передал конверт тёще. – Идите с Яшиком прямо к директору. Только умоляю – не половиньте то, что в конверте, и постарайтесь, чтобы Яшик не видел, как вы даёте директору взятку.
Тёща презрительно фыркнула, но Герштнер, не моргнув глазом, продолжал:
– Второй конверт намного больше, и мне будет большое удовольствие, если он не будет нужен. Вы, мама, даже можете взять его себе навсегда, хоть как он мне и дорог. Но потрудитесь сначала дать его директору, если вдруг окажется так, что у нашего Яшика нету способностей. Пусть определят его на какие- нибудь заочные курсы, в крайнем случае, пусть сдаст экстерном и спецэкзамен, когда узнает, что такое экстерн. Я хочу, чтобы наш мальчик в любом случае отучился в магучилище, даже если вам придётся завтра трижды возвращаться за вторыми конвертами.
Но Герштнер волновался зря. Способности у Яшика оказались…
– …И не просто способности. Талант! Талантище! – размахивая руками, говорил Браниц, которого, впрочем, даже собственная жена часто называла Бобром. – Но твой талант пропадает и чахнет, Яши, как вот эта тухлая рыба, – Бобр схватил за хвост им же принесённую рыбёшку. – Почему ты ведёшь себя так, как будто тебе не нужны деньги?
Яши поморщился и забрал из рук Бобра тухлую рыбину, которой тот не переставал размахивать:
– А почему ты делаешь вид, что знаешь, где их взять?
– Мне тридцать лет, Яши, – Бобр нахмурился. – К таким годам уже пора знать, где и на чём можно заработать.
– А мне тридцать пять, – Яши покачал головой. – И я не то, чтобы совсем не верил, что ты можешь придумать что-то хорошее, я просто не хочу осваивать подводные промыслы до сорока пяти.
Бобр принялся обиженно сопеть, как будто это вовсе и не его прошлым летом гоняли по бульвару, заподозрив в краже светильников из ночных фонарей:
– Яши, ты же меня знаешь.
– И мало того, драгоценный ты мой водоплавающий друг, – прервал его Яши, – именно потому, что я тебя знаю, тебя и отпустили в прошлый раз. И если я правильно вспоминаю, то ты сам клялся на подписке о невыезде, что впредь изберёшь исключительно стезю исправления и честного труда.
– Яши! – Бобр просто засиял. – Да всё законно! Ты мне только скажи – у тебя ещё не отобрали лицензию на боевые артефакты?
– Я сейчас заверну тебе в газетку твою тухлую рыбу, которую ты принёс к моему свежайшему пиву, и отведу в порт, где продам на самую грязную галеру в качестве материала на барабан, Бобр. А потом пойду в Магздрав и попрошу медаль, большую и золотую медаль «Спасителю Отечества», и что самое смешное, я её получу, как только скажу, что никто в Содее больше не будет тебя наблюдать.
– Тогда всё законно, – Бобр продолжал сиять, как та самая медаль. – Я нашёл тебе клиента.
– Мне сразу полегчало, – сказал Яши. – Значит, кто-то из твоих дружков решил заняться подводным плаваньем. Что ему надо? Кольцо молний за четыре червонца? И если ты сейчас скажешь да, то я заранее вплету в колечко слепок твоей ауры, чтоб санитарам Магздрава не пришлось долго бегать и выяснять, кто же в Содее занимается, как они говорят, незаконным оборотом боевых заклинаний. Или просто приклею к колечку записочку, всё равно твой друг не догадается её оторвать.
– Яши!
– Не догадается, Бобр, – Яши уже сам вовсю размахивал тухлой рыбёшкой. – Пять лет назад они не догадались оторвать ценник. Ценник, Бобр! На котором большими буквами было написано: «Оторвать для боеготовности». Который повторял эти слова на пяти языках. И ведь я это придумал специально для твоих друзей, которые не умеют читать.
– Яши, – Бобр примирительно поднял руки. – Немедленно прекрати портить воздух. Нет, рыбу не выбрасывай. Просто закрой рот и послушай. Я случайно узнал, что одному пассажиру, кстати приезжему, срочно нужно несколько артефактов. А единственный человек, который может ему помочь, делает вид, что переехал с Герцогской на Ясеневую только потому, что вид на мусорник приятнее, чем вид на шпили Ратуши. Я, конечно, узнал ещё не всё, но скажу точно: этот приезжий – очень серьёзный человек. Неужели ты оставишь его без помощи? А если тебе так уж не нужны деньги, то можешь купить на них сезонный улов кефали и выпустить её на волю.
Яши снова покачал головой:
– Не свисти.
Но Бобр не унимался:
– А сдачи как раз хватит на маленький домик на Морском бульваре. И не надо на меня смотреть, на меня сам завотделом интенсивной терапии смотрел. Говорят, что заказ очень крупный.
– Сколько? – Яши заинтересовался, в голосе Бобра проявилась та самая деловитость, которая позволяла ему одним из первых узнавать все интересные новости в городе.
– Я слышал про двенадцать позиций, Яши. Двенадцать.
– Я подумаю, – Яши брезгливо швырнул тухлую рыбёшку на стол. – А теперь отнеси эту гадость во двор