так, чтобы чашка досталась кому-нибудь из гостей, только чтобы не хозяину, хозяин догадается, хозяин меня испепелит…
– Долго спал, пока нес? Или комнату найти не мог? – ворчит хозяин, когда я захожу в гостиную, больше похожую на внутренности гробницы какого-нибудь Тутмоса. Хозяин сидит здесь же, во главе стола, злой, усталый, длинное вытянутое лицо кажется мертвым.
Молча ставлю поднос, замираю у входа – знаю, идти не положено, пока хозяин не скажет идти. И не отличишь меня от бронзовых фигур в углу, я, как и они, – часть этого дома, большого, жуткого…
– Так я что говорил… очередной конец света планируется на… это еще что?
Чувствую, как холодеет спина, – хозяин смотрит на кофе, не на свой кофе, хороший, крепкий, который я подставил ему, а на чашку худенькой дамочки, видно, что сканирует насквозь, он же все видит…
– Тебе что, парень, жить надоело? – небрежным жестом он испепеляет чашки на столе, горсточки пепла сиротливо мечутся по скатерти. – Спасибо еще, не отравил… а то так и отравит… иди-ка сюда, давай тебя тоже испепелим.
Иду к нему – обреченно, покорно, чувствую, что именно такую расправу я и заслужил.
– Ой, не надо, – гостья сжимает руку хозяина, – Кешечка, ну что вы… вы про апокалипсис говорили, который по майя.
Хозяин доволен, хозяин улыбается, подмигивает мне, чуть мотает головой – иди, мол. До двери идти далековато, чувствую, что не могу больше оставаться здесь, у всех на виду – проскальзываю сквозь стену, бесшумно воспаряю на верхние этажи, замираю в библиотеке.
Гостей лучше переждать в библиотеке – хозяин может позвать меня с минуты на минуту, как всегда, гаркнет в пустоту комнат:
– Гегель, второй том, живо!
Или:
– Площадь острова Гуам, глянь в Инете!
Я несу Гегеля, я гляжу в Инете Гуам, а хозяин в это время уже гонит меня искать какие-нибудь скрижали ацтеков или инков, или Книгу Бытия, или… я тороплюсь, я ищу, я знаю, что как бы скоро ни искал, он прикрикнет на меня:
– Что, дверью ошибся?
И все. Он никогда не называет меня по имени.
У меня… нет имени.
В полумраке библиотеки с ногами забираюсь в кресло, ненадолго остаюсь наедине с собой, пытаюсь понять – кто я и что я. Познай самого себя. познания не получается, не могу сказать о себе ничего конкретного. Даже имени не знаю – у меня его попросту нет.
Я сотворен хозяином и служу хозяину – вот это я знаю хорошо, вот это я помню, попробовал бы забыть. Хозяин и так напоминает мне об этом – каждое утро, которое я начинаю с молитвы ему, каждый вечер, который кончаю молитвой. Жизнь дающий, благодарю тебя…
Смотрю на себя в оконное стекло, понимаю – я человек, вернее – почти человек. Потому что у человека бывают отец и мать, у меня нет ни отца, ни матери, ни паспорта, ни группы крови, ни ИНН, ни СНИЛС. Есть только я – порожденный хозяином, призванный служить ему…
Пытаюсь вспомнить что-нибудь из своего прошлого – не могу, прошлое мое так неразрывно связано с этим домом, что не вспоминается ничего, кроме дома, бесконечных анфилад, залов, комнат, доспехов, мумий, Осирисов и Изид, глядящих на меня со стен, панорам ада и рая, каких-то мифов, каких-то мифологий, переплетенных меж собой так тесно, что уже не разлепить, – как мое прошлое и этот дом. Да я и сам – часть этого дома, еще один артефакт, еще один экспонат бесконечной выставки – ни для кого…
– Ты там чего, заснул?
– А?
– Бэ… глянь в Инете, кому сказал! И штуку эту принеси, долго мы тут сидеть будем?
Почему-то боюсь переспросить – что глянуть, что принести, чувствую, что хозяин внизу и так уже рвет и мечет. Начинаю со штуки, пытаюсь догадаться, что ему может понадобиться. вроде как сегодня полдня теребил вон тот золотой шлем, переписывал с него криптограммы… Хватаюсь за шлем, что-то выскальзывает из-под локтя, еле успеваю поймать зеркало – за секунду до того, как оно коснулось бы пола.
Зеркало – тяжелое, массивное, круглое, кажется, что не стекло в нем, что-то другое. Пытаюсь водворить зеркало на место – не водворяется, выскальзывает, мельком вижу свое отра.
– …вой, нет?
– А?
– Ты живой, нет, спрашиваю? Только за смертью посылать, ей-богу… чертов работничек. пьяный, что ли? Когда только успел…
– Да не пьяный я.
– Не пьяный… штука эта где? Посмотрел?
– К-какая?
Он хочет что-то ответить, не знает, что, бьет меня током – больно, сильно, отчаянно. Ускользаю в стену, в другую, в третью, он скользит за мной по лабиринтам комнат, попеременно становясь то человеком, то электрическим импульсом. Хрупкая дамочка еще кричит в пустоту залов – не надо, не надо, Кеша, Кешечка, но Кеша, Кешечка не слышит…
Зал… коридор… библиотека… снова зал…
– Я т-тебя!
Огненные всполохи рушатся на меня – со всех сторон, не вижу – чувствую, как хозяин превращает меня в сухую ветку, охваченную пламенем. Горю, не сгораю, не могу даже корчиться от боли, не говоря уже о том, чтобы кричать…
– Кеша! Не надо, Кешечка!
– Да что не надо, меня этот ослохвост в гроб загонит. только за смертью посылать… За уроки и не брался, поди? Не брался? – он ненадолго возвращает мне облик человека, бросает передо мной мертвого, сплющенного мышонка, – оживи! Ну? Оживи! Не можешь? Ни хрена ты не учил…
Снова становлюсь веткой, неопалимой купиной, снова горю, не сгораю, чувствую, как боль пронзает меня – снова, снова. Дамочка бросается к хозяину, Кешечка, Кешечка, обнимает его скрюченную фигуру тоненькими ручонками, – я снова становлюсь человеком, злые чары рассеиваются.
Падаю на ковер, больно ударяюсь лбом, хочется выпустить руки и нельзя, бережно прижимаю к груди зеркало, спрятанное за пазухой…
…зеркало…
Здесь – в крохотной комнатенке, в редкие минуты наедине с собой, осторожно вытаскиваю зеркало из- под майки, еще сам не понимаю – что меня так заворожило в нем. Проще сказать – посмотрел в него, потерял сознание, только тут что-то другое, тут. странное было чувство – как будто был я и в то же время не я, здесь и в то же время не здесь, сейчас и вместе с тем не сейчас…
Нет… не могу объяснить. Может, потому и впал в ступор. Может…
Бережно включаю ночник, ставлю так, чтобы свет не падал в дверную щель, – а что толку, так и кажется, что хозяин видит меня насквозь, где я, что я, потому что. потому что хозяин все видит. Я затравленно огляделся, посмотрел в зеркало, какие-то доли секунды видел свое отражение…
Опять то же самое… я и как будто не я, здесь и как будто не здесь… Вижу себя со стороны, иду по ночной улице – почему-то крадучись, вдоль стен, карабкаюсь по пожарке, лестница мерзко подрагивает под моими руками, думает, обвалиться ей сейчас или подождать…
Карабкаюсь на крышу, перебираюсь на другую, на третью… Ну да, был я здесь, как сейчас помню, был, домишко-то я этот давно уже заприметил… ну, не я заприметил, Колюшка наш, нам показал… Колюшку-то денька через два ножичком пырнули, а дом-то я запомнил… Хороший такой особнячок, видно, что не бедные люди живут… Еще парням сказал, айда, попытаем счастья, они такие – не-а, не пойдем… я им – что за фигня, струхнули, что ли, они такие, давай выеживаться, у того нога болит, у этого спина, тому к дяде ехать, этому к тете… моте, блин… Ну так и получилось, короче, один я этот домик брать пошел. А что, куда деваться-то, за комнату платить нечем, жрать охота, не все же у парней на кухне таскать… они уже просекли, что к чему, жрачку себе нажарят и в комнату уносят, чтобы я не спер…
