Ноги механически выполнили команду, мыслей сбежать в голове уже не было. На следующий день роту повели на стрельбище. Упражнение называлось «Номер один» — стрельба по грудной мишени. Раньше Вова даже из «мелкашки» не стрелял, а тут ему в руки целую трехлинейку дали. Подглядывая за другими, он оттянул затвор назад, вставил обойму в пазы и нажал на верхний патрон. Тот не поддался, тогда Вова сильнее нажал. Тр-р-р-р, патроны уехали вниз. Все уже защелкали затворами, досылая патроны, а он только пустую обойму вытаскивал.
— Долго копаешься, Лопухов, — сделал замечание лейтенант.
Вова толкнул затвор вперед и повернул.
— Красноармеец Лопухов к стрельбе готов!
— Огонь!
Прицелиться никак не получалось. Теоретически Вова знал, что нужно совместить целик, мушку и мишень на одной линии, но на практике все оказалось намного сложнее. Если четко видишь целик и мушку — мутно видна мишень. Стоит сфокусировать взгляд на мишени — расплывается мушка. Как стрелять? А вокруг уже бахнули первые выстрелы. В конце концов, Вова, задержав дыхание, подвел четко видимую мушку под мутный черный круг и потянул спуск. Крючок пружинисто уперся, потом поддался… Бах! Приклад винтовки больно лягнул Лопухова в плечо. Синяк обеспечен.
— Приклад плотнее прижимай! — отреагировал на ошибку подчиненного лейтенант.
Вова потянулся к рукоятке затвора, руку пришлось неудобно вывернуть, но справился, правда, чуть не ткнул курком в себе в глаз. Второй раз такого страха перед выстрелом уже не было, дело пошло быстрее, а к пятому выстрелу он уже и вовсе освоился. Но тут патроны кончились.
— Красноармеец Лопухов стрельбу закончил!
Остальные отстрелялись еще раньше.
— Гильзы собрать!
Вова подобрал с земли пять еще теплых гильз и ссыпал их в подставленный мешок. Мешок получился солидным и по весу, и по объему. И все латунь. Три Процента мысленно пересчитал вес уже собранных гильз, умножил на последний, известный ему, курс лондонской биржи… Получилось неплохо. А если посчитать, сколько получится со всего полка? Надо будет только прессик какой-нибудь поставить, чтобы лишний воздух не возить. Эх, жаль, эстонский канал прикрыли! Но тут команда взводного оборвала мечтания деляги и напомнила, что ни одного приемного пункта цветмета в радиусе тысячи километров и в течение полсотни ближайших лет не предвидится.
— К мишеням!
А неплохо получилось. Только одна дырка, видимо, самая первая, находилась за пределами черного круга, и то на каких-то полсантиметра. Остальные расположились вокруг центра, но десяток не было.
— Для первого раза нормально, — оценил его результат взводный.
Про немецкий пролетариат политрук на политзанятиях уже и не заикался. С фронта вести приходили все хуже и хуже. Блокирована Одесса, захвачены Кривой Рог, Новгород, Кингисепп, Николаев, Нарва, Таллин, Днепропетровск. И чем дальше продвигался враг, тем мрачнее становились лица. Казалось, набравшую ход немецкую машину не может остановить уже ничто. Только один человек в полку не испытывал по этому поводу беспокойства. Он знал, пусть и приблизительно, когда и где немцы будут остановлены. Беспокоило его другое — обучение явно шло к концу. А это значит, что его драгоценную тушку вполне могут сунуть в вагон, привезти на фронт и бросить под немецкие танки. Вспомнился вдруг висевший в доме деда старый фотопортрет, увеличенный с небольшой фотографии. На портрете был молодой парень с уже залегшими в уголках рта жесткими складками. На парне была гимнастерка со стоячим воротником, на гимнастерке — погоны с двумя звездочками и светлое пятно одинокой медали. Брат деда, погибший в сорок четвертом.
Мозг Вовы Три Процента лихорадочно метался в черепной коробке, но выхода не находил, едва обученный красноармеец, слившийся с общей серо-зеленой массой, никаких шансов подняться над толпой и быть замеченным кем-либо из сильных мира сего практически не имел. Поэтому, когда один из каптерщиков пьяным попался командиру полка и был низвергнут из постоянного состава полка в переменный, Вова набрался наглости и прямо предложил свои услуги. Ответ начальства был коротким.
— Кру-угом! В расположение роты шаго-ом марш!
Одного только желания для того, чтобы занять данную должность, оказалось недостаточно. А через два дня всем выдали новые шинели, противогазы, пехотные лопатки и вещмешки, куда сложили наше нехитрое имущество: кружку, котелок, ложку и смену нательного белья. После чего красноармеец Лопухов в составе спешно сформированной маршевой роты проследовал на вокзал, где был погружен в одну из теплушек стоящего на запасных путях эшелона. К Вовиному удивлению, эшелон пошел не на запад, а на северо-восток. Ему было все равно куда, лишь бы подальше от фронта. И пока это его желание сбывалось.
Глава 2
«В путешествии по железной дороге, конечно, есть своя прелесть, особенно, если едешь за казенный счет и подальше от фронта. Но все-таки есть одно неудобство». Три Процента с разбегу попытался заскочить в уже тронувшийся вагон, но первая попытка не удалась, от насыпи до пола теплушки было больше полутора метров.
— Затаскивай! — скомандовал Вова и пошел на вторую.
На второй раз Михал Михалыч подхватил его за шиворот и втянул в вагон.
— С облегчением, — приветствовали Лопухова сослуживцы.
— Отвалите, уроды, — мысленно огрызнулся Вова и подтянул спадающие штаны.
А что делать? Никаких удобств, кроме трехэтажных деревянных нар, теплушка предоставить не могла. Некоторые ухитрялись все сделать на ходу, но пока эшелон без остановок полз по малому кольцу окружной дороги, двери теплушек были закрыты, столица как-никак. Приходилось терпеть. Когда поезд вырвался, наконец, из бесконечной череды идущих подряд подмосковных станций, двери открыли, и народ потянулся к ним. На первой же остановке из вагонов к ближайшим кустам сыпанули самые терпеливые, а эшелон возьми да и тронься в ответственный момент.
По сравнению с первыми днями своего пребывания Три Процента существенно поднялся: вещмешок, правда весьма тощий, лопатка, шинель, противогаз. Вот только толку от этого шмотья не было. Никакой возможности пустить его в оборот не представлялось, у всех была точно такая же амуниция. К тому же их строго предупредили, что бывает за потерю военного имущества в военное время. А по прибытии на место все это придется таскать на себе. Вова со вздохом припомнил объемистый багажник своего «мерина».
Между тем, внизу, чернявый цыганистый парень, собрав вокруг себя благодарных слушателей, активно жестикулируя, в лицах, расписывал собравшимся, как он лихо отжигал на сеновале с какой-то Манькой. Извечные темы солдатских разговоров: бабы, водка и довоенная жизнь. Вова прислушался. Сеновал и всего четыре позы! Нет, это не Париж. И даже не Москва. Отдать бы чернявого в обучение Изольде с Ленинградки на пару часиков. Она бы ему такое показала! Ах, Изольда, Изольда — сахарные губки, толстая задница. Не женщина, а ходячая «Камасутра»! Точнее, стоящая на обочине шоссе уже лет двадцать. На этой «Камасутре» бабу просто переклинило.
Стоп, «Камасутра»! О ней же здесь ничего не знают. Нет, специалисты по Индии, конечно, знают, но широким народным массам сие знание еще где-то полвека будет недоступно. А что, если приобщить едущих в теплушке красноармейцев к сексуальной культуре прошлого? Прямо сейчас? Вова соскользнул с нар, вклинился между собравшимися и, выбрав подходящий момент, вставил реплику.
— А я книжку читал, «Камасутра» называется, так там шестьдесят четыре способа описано.
Сам Лопухов ничего не читал, других дел по горло было, но от Изольды слышал достаточно много, а на память не жаловался.
— Шестьдесят четыре?! — удивился кто-то из красноармейцев. — А сам сколько пробовал?
— Где-то половину, — приврал Вова.
— Брешешь! — не удержался цыганистый.
