Андрей стал читать:
«Мадрид. 20 апреля. Сегодня республиканская артиллерия бомбардировала патронный завод в Толедо. Несколько снарядов попало в склад боеприпасов, где произошел взрыв огромной силы и вспыхнул пожар, за которым последовали взрывы в различных цехах завода. В результате бомбардировки и пожара значительная часть завода сгорела. Как полагают, уничтожено большое количество боеприпасов. Толедский завод — самый крупный патронный завод в Испании».
Кровь ударила Андрею в голову. Да, самый крупный — и уничтожен! Но только не артиллерией!.. Он вспомнил смрадную трубу, боль в пояснице, духоту в противогазной маске. Вспомнил белые губы Виктора Гонсалеса. Представил: под руинами погребены пикадор и его бойцы. «Это несправедливо!..» Наверное, мысли отразились на его лице.
— Главное — дело сделано, — сказал Ксанти. — Не вешай носа. Наступит время, когда все люди узнают, кто помогал Испании в борьбе за свободу, кто воевал на этой земле под именами Павлито, Доницетти, Антонио и о тысячах других советских добровольцев. И кто воевал под именем коронеля Артуро — тоже узнают. И как мы воевали...
— Ты не так понял, Ксанти... Разве я об этом!.. — Андрей остановился. — Все гораздо сложней.
— Да, я знаю. Но за каждую победу и за каждое поражение плата у солдат одна — кровь. — И без перехода спросил: — Есть сведения о группе лейтенанта Эрерро?
— Нет... Наверное, они не успели выбраться.
Ксанти достал схему, развернул.
— Они должны были заложить взрывчатку здесь? — Он ткнул пальцем в обозначение отдельного куста штолен на краю заводской территории.
Лаптев кивнул. Ксанти разогнулся и, все еще придерживая пятерней лист, не давая ему свернуться трубкой, проговорил:
— Так вот, дорогой: этот склад не уничтожен.
— Не может быть!
— Факты. Фотодокументы. — Он рассыпал по столу отпечатки кадров аэрофотосъемки. — Полюбопытствуй. К слову, комиссар Гонсалес предупреждал тебя о чем-либо?
— Да. Он подозревал, что Росарио — предатель. Я не поверил.
— Почему?
— Черт возьми! Да потому, что я верил пикадору!
— Верил или веришь?
Андрей не отвечал. Наступила тягостная пауза. Лаптев оперся ладонями о спинку стула.
— Хочу верить...
— Так вот, — холодно чеканя слова, проговорил Ксанти. — Служба безопасности проверила сведения Гонсалеса. Установлено: брат лейтенанта Эрерро — видный фалангист, офицер штаба генерала Молы, перед тем служивший в Астурии. Далее. Накануне взрыва завода контрразведкой был задержан франкистский агент. Он шел на связь с лейтенантом Эрерро по заданию его братца. Теперь что ты скажешь, дорогой?
Снова в комнате повисла гнетущая тишина.
— Вот так-то... Пора научиться различать лису не только по рыжему хвосту. Сколько нас секли — а все бегаем в коротких штанишках. — Он снова взял в руку стакан с остывшим чаем.
— Не укладывается в голове... Только подумать: Росарио!..
Но больней всего была мысль: «Что я скажу Лене? Как я смогу сказать ей?..»
— Откуда ты знаешь Лену, Хаджи?
— Очень важно? — прищурил один глаз товарищ.
— Очень, — не принял его насмешливого тона Андрей.
— Коль так, пожалуйста, — никакого секрета. Лена-подруга моей жены. Обе учатся в медицинском. Лена у них в институте комсомольский секретарь — то ли на курсе, то ли на факультете. Выведала у моей супруги, что я имею какое-то отношение к отъезду волонтеров в Испанию, — ох уж эти болтливые жены! Учти на будущее, злостный холостяк, — ну и пристала с ножом к горлу: «Хочу! Голубая мечта! И язык знаю, и ворошиловский стрелок!» Разве такой красотке откажешь? Не откажешь ведь, правда? — Он снова хитро подмигнул. — Так что, как говорится, дай тебе бог, Пеструха!
«Что-то ты, бог, все перепутал, — устало подумал Андрей. — И как нам, простым смертным, теперь распутывать? Что я скажу и ей, и ребятам?..»
Не ведая того, Ксанти пришел ему на выручку:
— В интересах дела ни один человек в отряде не должен знать об Эрерро и обо всем прочем. — И, не щадя, добавил: — Гибель группы — на твоей совести, коронель. А теперь тебя зачем-то срочно вызывает в Валенсию хозяин. Завтра утром и отправляйся. На обратной дороге жду. — Он отставил пустой стакан.
Андрей вышел из дворца. В парке, разбитая прямым попаданием, валялась скульптура конного рыцаря: отдельно — бронзовая голова всхрапывающей лошади, отдельно — рука с мечом.
На Гран-Виа чадил выжженными глазницами дом с затейливыми лепными украшениями по фасаду. Лепка была иссечена осколками. Меж двух воронок на тротуаре косматая старуха в черном платке жарила над очагом каштаны, и в воздухе стоял приторный, сладковатый запах.
«Что я скажу Лене? — пытаясь ступать в такт острым ударам маятника, снова подумал Андрей. — Но почему надо ей что-то говорить?..» И тут только всплыло: «хозяин». Почему Хаджи назвал Берзина хозяином, а не как привычно — Стариком?..
По дороге в отряд решил: всему батальону даст двое суток отдыха, а всем участникам операции — и увольнительную в город на этот же срок. После такого нервного напряжения необходима разрядка. И вино, и девушки. А главное — освобождение от жесткого распорядка. Вместо себя оставит Феликса Обрагона — он такой же колючий и требовательный, каким был Виктор Гонсалес. А сам за эти двое суток обернется...
В Море его ждали с нетерпением. Оказывается, весь его саперный батальон на нынешний вечер пригласила в гости бригада, дислоцирующаяся в городке над Тахо. В местном театре бригада давала концерт художественной самодеятельности. Командир бригады, седоусый кадровый офицер — команданте, пригласил в свою ложу Артуро, Обрагона, Хозефу и еще несколько командиров отряда.
Помещение театра было хоть и маленьким, но настоящим: с фойе, люстрами, с круглым залом — партером и амфитеатром, с расписанным фресками потолком и тяжелым занавесом на сцене. Зал был битком набит. В воздухе пластами колыхался тяжелый запах сигар.
Когда офицеры вошли в ложу, бойцы в партере и амфитеатре вскочили и, повернувшись к ним, остервенело захлопали в ладоши. «Ишь как любят своего деда», — подумал Лаптев. Но седой майор и его командиры повернулись к гостям и тоже зааплодировали.
— Хозефа, в чем дело?
— Это они благодарят вас за патронный завод.
— Откуда они узнали?
— Весь город уже знает. Наверно, Божидар и другие, чтобы не повторилась та гвадалахарская история с корреспондентом, позаботились о «медных трубах»...
Лицо переводчицы даже сквозь загар было бледным, и под глазами лежали синие тени.
«Черт побери! — Андрею было уже не до жгучих хабанер и хот, от которых сотрясались стены театра. — Не послушались!.. Придется немедленно переводить отряд на другой участок! Проклятые честолюбцы!.. Хорошенькую взбучку устроит мне Ян Карлович!..»
15
Отъехав с десяток километров от передовой, шофер переключил фары, и теперь их свет желтым инеем осыпа?л листву деревьев, плясал на глыбах, нависших над дорогой, обрывался, пропадал в пропастях на виражах. Андрей выехал затемно, чтобы успеть как можно скорее вернуться в отряд: «засветка»
