ворсистым одеялом, столько раз надежно служившим ему и шинелью, и плащом, и собственно одеялом? Вряд ли в иных краях доведется воспользоваться им. Но оставлять жаль. Как истинная шинель, спутница походов, манто значило для него больше, чем верная и неприхотливая одежда. В чемодан не втиснешь. Как солдатскую шинель, он свернул одеяло в скатку.
Вторые сутки — почти без сна. Но спать не хотелось. Утихла головная боль. Андрей вышел во двор. У ворот казармы прохаживался часовой. В руке его тлел огонек сигареты. Луна была совсем молодая. Но даже ее света хватало, чтобы посеребрить неровные камни двора и чашу фонтана — такого же, как во дворе гвадалахарской казармы, но только действующего, шелестящего затейливой искристой струей. Около фонтана Лаптев увидел силуэт фигурки, которую принял за каменное изваяние. Подивился — как это раньше не примечал. Но фигурка шевельнулась. И он понял, кто это. Не подошел.
Утром во дворе казармы выстроился весь батальон. Феликс Обрагон объявил, что, согласно приказу командования, коронель Артуро переводится на новое место (он не сказал, что уезжает из Испании, — сам не хотел примириться с этим). Андрей крепко обнял и поцеловал каждого из своих бойцов.
Божидар по-медвежьи облапил, стиснул:
— Хоть ты есмь этот велик... как оно?.. бюрократ, но я тебя полюбил, мио мальчик. Возьми меня с собой.
— Это невозможно.
— Зашто?
— Невозможно, Божидар...
— Я же говорил: бюрократ. Тогда я с утра ухожу из этой компании.
— Не смей говорить глупости! — разозлился Андрей.
— Решено, мио друже, — спокойно сказал Радмилович. — Ухожу в еданесту интербригаду, к Клеберу, в батальон имени Эдгара Андре. У них тамо немцы и скандинавы, а югославов мало. Пусть будет на едан герой больше! — Он постучал себя по груди. — Но мы с тобой, друже, обвезан... обязательно увидимся!
Лаптев и Феликс снова стали перед шеренгами бойцов.
— Я желаю вам новых успехов и побед в боях за свободу Испании! — сказал Андрей, и Лена перевела его слова.
— А мы говорим вам, советский брат и советская сестра: мы и республика вас не забудем! Друзья узнаются в беде!
Андрей поднял над головой сжатую в кулак правую руку:
— Но пасаран!
— Но! Но! Но! — ответили солдаты.
— Пасаремос! — вскинул он снова кулак.
— Си! — стократно умноженным голосом рявкнул в ответ отряд, и над рядами грозной мускулистой стеной поднялся частокол рук.
И Андрей подумал в тот момент: пусть он не очень-то хорошо выучил за эти месяцы испанский язык, пусть немного ему довелось сделать для республики, но Испания и судьба каждого из этих парней стали частью его судьбы. Наверное, это и есть то чувство, которое определяется словом «интернационализм». И еще подумал: эти месяцы многому его научили. Опыт Испании обязательно пригодится в будущих боях с фашизмом...
Прощай, Испания!..
16
Привокзальная Комсомольская площадь была заполнена народом. Даже остановились трамваи. Где- то в центре площади ухал оркестр. Кто-то выступал с грузовика, затянутого по бортам в кумач. Над толпой покачивались флаги и лозунги.
Андрей читал: «Слава отважным хетагуровкам!», «Советскому Дальнему Востоку — тепло заботливых девичьих рук!», «Москва гордится вами, комсомолки!». И снова: «Да здравствуют последователи Хетагуровой!»
— Кто это такая, Хетагурова?
Парень, оказавшийся рядом, посмотрел на него как на марсианина. С подозрением оглядел необычное одеяние, берет, мохнатое одеяло через плечо.
— Ладно, разберемся. — Андрей двинулся сквозь толпу.
У входа в метро остановился. Спросил:
— Ты куда теперь, Лена? Может быть, я помогу, понесу твой чемодан?
— Спасибо. Он совсем легкий. — Взяла у него. Подняла на Андрея глаза. Они наполнились слезами. — Спасибо за все... Вот и все.
— Может быть, я позвоню тебе?
— Хорошо.
Она махнула рукой и быстро зашагала к эскалатору. Уже затерялась в толпе, когда он сообразил: она не дала телефон, он не знает ее фамилии.
— Лена! Лена! — Он бросился следом за нею. Но голубая лента, охватившая ее русые волосы, уже мелькала где-то в самом низу лестницы.
С площади под свод станции метро доносилась медь оркестра.
Андрей взбежал на третий этаж. Хотел позвонить, но дверь в квартиру оказалась незапертой. Он пошел по коридору, цепляя тазы, горшки и коляски. Открыл дверь в комнату.
За обеденным столом ополаскивала чайные чашки маленькая седая женщина.
— Здравствуй, мать!
Он отбросил в сторону чемодан, скинул с плеча скатку. Шагнул к ней, обнял.
Мать припала к нему. Затряслась в беззвучном плаче.
— Ну, мать!.. Вот я и вернулся. Кончилась моя командировка!
Она подняла заплаканное лицо:
— Здоровый? Не ранен?
— Что ты, мать! С чего ты взяла? Обычная поездка, только немного подольше...
— Знаю, сынок, какая обычная... Догадалась, когда стали приносить твое жалованье, а потом бесплатную путевку на курорт дали. — Она ладонями отерла глаза. — А сегодня и в газете прочитала...
— Что? Где?
Мать протянула ему «Правду».
Он пробежал глазами по заголовкам:
«Обзор военных событий в Испании: атаки мятежников отбиты на всех фронтах»; «Миллионная антивоенная студенческая демонстрация в США»; «Новые японские дивизии в Маньчжурии»...
Нет, не то.
«Девушки-добровольцы едут на Дальний Восток»; «Весенний авиационный праздник»...
— Вот же, вот! — Мать перевернула страницу.
И он прочел:
«О награждении командиров, политработников, инженеров и техников Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Постановление Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР. За образцовое выполнение специальных и труднейших заданий правительства по укреплению оборонной мощи Советского Союза и проявленный в этом деле героизм наградить: «Орденом Ленина...»
