«Удивительны встречи на дорогах! — подумала Бланка. — В них, наверное, главная прелесть работы журналиста. С кем не сведет дорога... Только подумать: в хижине у партизанской тропы — старик крестьянин — отец министра; сам команданте над миской маланги — такой, оказывается, простой и любопытный...» Его открытая улыбка подкупила Бланку. И теперь, чувствуя на себе его взгляд, она подумала: «Не подкрасила губы и вся в пыли...»
А он продолжал — с интересом к ней и к старику:
— Очень хорошо, что до него добрались! Замечательный дед! Четырех сыновей дал революции. И все — как на подбор. Хуана мы потеряли... — Он замолк, чуть склонил голову.
— После его смерти мать и онемела, — отозвался старик. — Да ты меня не нахваливай: хитрый какой нашелся! Это я ей в машинку пою, понимаю — политика. А тебе так и скажу: неважнецкие наши дела.
— Почему же? Выкладывай!
— Каждый начальник любит слушать только то, что ему хочется слушать. Но я тебе прямо скажу: дела — хуже некуда. Куда ты меня денешь за такие слова, а?
— Хватит шутить, — гулко положил на стол большую ладонь команданте. — Почему — хуже некуда?
Бланка почувствовала, что слова крестьянина больно его задели.
— Земли тебе отрезали?
— Отрезали, это правда. Да куда мне ее столько, этой земли, если всех сыновей начисто забрали? Один — в армии, другой — по кабинетам расседает. Третьего вообще за океан отправили... А кто будет землю ковырять? Разве ж оно само вырастет?
— Пойми, отец, — подсел к нему вплотную команданте, — нужны нам твои сыновья — и в армии, и в аппарате. И кадры специалистов нужны. Сейчас твой Рауль в Советском Союзе учится, а вернется в деревню агрономом.
— Как же, жди! — протянул старик. — И когда дождешься? Да разве у меня одного такое опустошение...
— Да, — вздохнул команданте. — Противоречия... Один на один ты не наковыряешь. Объединяться надо. Ссуду дадим, тракторы пришлем. Специалистов направим. Не приказываю, но советую — объединяйтесь. Без кооператива далеко не уедете... Как не стыдно тебе: отец министра, воинов революции — единоличник, мелкий буржуй. Договорились, отец? — Он похлопал старика по колену. — А что сыну передать?
— Пусть, стервец, ждет в гости. На митинг-то я приеду — послушаю, что ты там говорить будешь.
— Приезжай, послушай. — Команданте снова повернулся к Бланке: — Ну, не буду мешать компаньере корреспонденту. Надеюсь, не придется услышать: «охваченные небывалым энтузиазмом», «благодаря неустанной заботе» — и тому подобное? Народ-то вон как думает и говорит. — Его глаза хитровато блеснули в прищуре. — Лучше пусть сам старик расскажет о своих заботах и проблемах. Вы-то чем сами раньше занимались?
— Ничем... — растерялась девушка. — Училась. Писала стихи.
Она сделала движение, будто бы отбрасывая прошлое в сторону.
— Нет, — поднял ладонь команданте. — И теперь пишите.
— В последнее время почему-то расхотелось.
Бланка отвернулась. Глянула в окно. Оказывается, уже ночь. Так бывает в горах: минуту назад еще светло — и вдруг сразу темень.
— Пишите стихи, — повторил он. — Надо писать. Сейчас самое время писать стихи.
От него пахло пылью, потом, сыромятной кожей ремней. Запах солдата. Она снова подумала: «Как я выгляжу?..»
Команданте встал, направился к двери. За ним встали молчаливые его спутники.
— До свидания! Значит, отец, увидимся в Гаване?
Они вышли. Мануэль сорвался следом. А старик приосанился, кивнул на дверь:
— Видала?.. Вот как! Соседи и не поверят. Ну ладно, что еще тебе накукарекать, внучка?..
Мануэль остановился у машины команданте. Смотрел, как он садится, захлопывает дверцу. Команданте протянул ему руку:
— Салуд! — Задержал ладонь, вгляделся в его лицо: — Мы знакомы, комбатьент?
— Да. Я воевал в твоих отрядах. Если я тебе понадоблюсь...
— Обязательно еще понадобишься. Салуд!..
Машины отъехали. Шофер подождал, пока рассеется в горах шум моторов, подошел к краю обрыва. Внизу шумел водопад, и даже в темени сверху видна была его белесая грива. Но противоположный берег был черен — не разглядеть ни пещер, ни холмиков могил...
Мануэль постоял, потом вернулся к «тонвагену». Включил фонарик, ударами каблуков стал опробовать скаты — не спустили ли.
Со склона к полю, осторожно раздвигая ветви, спустился мужчина. Услышав хруст сучьев, шофер обернулся. Мужчина спрыгнул на тропу. В лунном свете Мануэль разглядел на нем форму бойца Революционной армии. Лицо незнакомца заросло бородой.
— Буэнас ночес!
— Буэнас ночес, компаньеро! — отозвался шофер.
— Который час? — спросил мужчина, подходя к машине. — Мои стали.
Мануэль сдвинул манжету, посветил на циферблат:
— Без двадцати...
Неизвестный выбросил вперед руку с ножом. Удар был точен. Без стона парень сполз на землю. Мужчина огляделся, подхватил его под мышки, поволок к обрыву. Пинками столкнул. За убитым зашуршали вслед комья земли. Внизу шумел поток. Трещали цикады.
Бородач секунду помедлил, вслушиваясь. Потом подбежал к «тонвагену», включил зажигание, нажал на стартер.
В этот момент с дороги донесся стрекот приближающегося мотоцикла. Луч света прорезал темноту.
Мотоциклист подъехал к автобусу. Соскочил, осветил фонариком номер.
— Ага, 316-26!.. Наконец-то!.. — облегченно воскликнул он и обратился к мужчине: — Из радио «Патриа»?
— Предположим.
— Ты — Мануэль Родригес?
— А ты?
Мотоциклист сунул руку в карман:
— Не беспокойся. — Достал удостоверение. — Я — Хосе Васкес, из управления безопасности. От капитана Обрагона. Ты должен его знать.
— Как же!.. Очень приятно.
— А Бланка Сальгадо в доме? — Васкес показал на светящиеся окна.
— Сальгадо?.. — переспросил бородач. — Можешь сам посмотреть.
— Ты не очень-то любезен! — разозлился Хосе. — Но я-то знаю тебя лучше, чем ты меня... — Он огляделся по сторонам: — Тут ничего подозрительного не было?
— Абсолютно.
— Оставайся здесь, — приказал Васкес. — Я пойду к ней. Если что — дам сигнал. Будь наготове! — Достал пистолет, направился к избе. Толчком ноги распахнул дверь, бросил взгляд по сторонам. Спрятал пистолет: — Привет этому дому!
Старик встал ему навстречу:
— Щедрый день на гостей! Проходите к столу! — Замахал на Бланку: — Хватит мучить, внучка! Легче десять арроб тростника срубить, чем столько языком намолоть... — И снова повернулся к гостю: — Что хорошего скажешь?
— Я еду в Гавану, — начал объяснять Васкес. — Забарахлил мотоцикл. Свечи, наверно... Вы отсюда
