— Выходит, я должен говорить по-умному? — Позвал старуху: — Иди сюда, мать, на подмогу. Если я что не так ляпну, ты меня щипай. Только без выверта, с сочувствием.
Жена его подошла, стала рядом, сплела руки на груди. На старика она поглядывала неодобрительно: куда, мол, лезешь?
Бланка поднесла микрофон ко рту:
— Скажите, дедушка, как вам сейчас живется, при новой власти? Что изменилось? Легче вам жить стало?
Она установила микрофон перед крестьянином.
— Вот как легче! — косясь на диковинный предмет, начал он. — Ох, как тяжелей, внучка, как тяжелей! Раньше ж у меня ничего не было, ни кола ни двора. В болоте жил, как крокодил, только морда наружу. А теперь дом, поле, забот полон рот... Света белого не вижу. Все в землю смотрю: ковыряю, копаю, рублю, стучу, пилю... А как уборка тростника начнется — хоть ложись и помирай! И руби его, проклятущего, и грузи, и вози!.. Пот аж до нутра прошибает. Отмаешься, а бригадист уже тут как тут, с книжкой. Не отвертишься. Отдолбишь с бригадистом — ружье в руки и охраняй плантацию, чтоб гусанос не спалили...
Девушка сочувственно покачала головой:
— Выходит, хуже теперь вам живется, дедушка?
— Шут его знает!.. По-твоему, городскому, хуже?.. А скажи, внучка: четыре месяца в году работать, а восемь не работать — лучше или хуже?
— Конечно, лучше.
Крестьянин простодушно посмотрел на нее:
— А четыре месяца каждый день обедать, а восемь — живот веревкой подтягивать? Лучше?
Она растерялась:
— Хуже...
— А если не работать — откуда же на обед взять?
— Не знаю...
— А сахар какой лучше: горький или сладкий? — не унимался дед.
— Разве бывает горький сахар?
— Еще какой горький! — вздохнул он. — Вот оно как: «лучше — хуже»... Больше работы — всегда лучше. Что человеку надо? Дело. А если прохлаждаться, какой от него прок?
Мануэль, все это время с безразличным видом слушавший разговор Бланки со стариком, расхохотался:
— Да тебя, дед, в агитаторы определять можно!
Крестьянин все так же простодушно посмотрел на него, потом на Бланку — и широко, хитро улыбнулся, обнажив беззубый рот:
— Хе-хе!.. Так я ж и есть этот самый... агитатор!
«Ну и старикан! — подумала девушка. — А прикидывался... Чудо, а не дед!..»
Она перемотала на начало ленту с записью беседы со стариком, переключила рычажок магнитофона:
— Сейчас, дедушка, послушаете. Услышите свой голос.
— А ну-ка! — оживился он, пододвинулся ближе, шикнул на старуху, чтобы не громыхала тарелками.
Из динамика магнитофона раздался заливистый петушиный крик.
— Это я? — оторопел старик.
Мануэль захохотал во все горло, даже слезы брызнули. Бланка смутилась, но тоже не смогла сдержать улыбки:
— Нет, дедушка, нет. Это мы раньше петуха записывали в деревне, для фона.
Крестьянин ничего не понял.
— Вот те раз! Накукарекал! — то ли с обидой, то ли с насмешкой проворчал он.
За стеной дома заурчали подъезжающие машины. Донеслись голоса. Старик насторожился:
— Кого еще несет?
Дверь открылась. Пригнув голову, в избу вошел команданте — и с ним еще несколько человек в форме офицеров революционной армии. Команданте осторожно распрямился. Макушкой он едва не доставал до потолка. Приветственно взмахнул рукой:
— Салуд, отец! Салуд, мать! — Повернулся к Бланке и Мануэлю: — Салуд!
— О, здравствуй, команданте! — оживился, вскочил старик. Показал на скамью у стола.
Команданте прошел к столу. Присел с краю, положил рядом с собой шапку-каскетку. Протянул хозяину дома сигару в целлофановой обертке. Крестьянин взял, с видом знатока понюхал. Раскуривать не стал, а припрятал подарок в карман. Команданте улыбнулся:
— Специально заехал к тебе по дороге. Сын просил передать: жив, здоров.
— Еще б ему не жить-здороветь, — ухмыльнулся старик. — Большим начальником стал.
— Отличный у тебя сын, можешь гордиться.
— Как же не гордиться? Все в начальники лезут... Жду не дождусь, когда ты его из города в шею выгонишь.
Жена крестьянина уже выставила на стол миски с малангой, рисом, рыбой. По комнате потянуло душистым запахом кофе.
— Садитесь за стол, дорогие гости, — пригласил хозяин и прикрикнул на жену: — Все уж доставай, старуха, подчистую! Знаю я, какой там у них в городе харч по карточкам. — Он подмигнул команданте: — Аль для начальства — без карточек?
— По карточкам, отец. Для всех.
Команданте пододвинул миску с малангой, с аппетитом начал есть. Взялись за ложки и Бланка с Мануэлем. Девушка с любопытством и недоброжелательством поглядывала на команданте: «Играет в демократию, что ли?.. Уж ему-то — малангу...»
Крестьянин сам не дотрагивался до еды. Говорил, словно бы хотел насладиться беседой, запасти тепло живого общения на многие дни вперед:
— Вы мне там!.. А то ходил я к Антонио. Это когда еще только начали землю раздавать. Послали соседи, чтоб нас не обделили. Пришел в Гавану. Пока отыскал — уходился, аж ноги подгибаются. Зачем столько людей собралось в городе? В поле бы их всех... А автомобили — ж-жик, ж-жик!.. Того и гляди... Страшно подумать! А воздух как на пожаре. Разыскал паршивца. На горе он живет, в отеле «Гавана Хилтон». Как подошел, как глянул — оторопь взяла. Ну, думаю, вытолкают меня оттуда взашей. Кругом все блестит. Подхожу к дверям, а они сами распахиваются! Ну, думаю, попал... Внутри разгуливают- прохлаждаются такие все, в золоте. Ну, думаю, генералы! Оказывается — прислуга. Обошлись уважительно. Один вверх повез в ящике. Кругом зеркала, и в каждом — моя рожа и так и эдак. Ну, думаю... Не успел и подумать — ж-жик! — и под самым небом. Привел меня этот генерал, стучит, а оттуда выходит этакий хват, из всех карманов бумаги и карандаши торчат, на боку пистолет, морда аж позеленела. Гляжу, а это он, паршивец, Антонио! Вон как разбаловался!
Все за столом рассмеялись.
— Некогда твоему сыну баловаться, — успокоил старика команданте. — А у тебя, я вижу, и без нас гостей хватает.
Он повернулся и с интересом посмотрел на Бланку.
— Я корреспондент радиостанции «Патриа», — сказала девушка.
— Рад познакомиться, компаньера. Извините, что помешал вашей работе. О чем готовите материал, если не секрет?
— Беседую с крестьянами: что они думают о новой власти.
— О, это очень интересно и важно! От того, что они думают, во многом зависит судьба всей революции: нам теперь не страшна ни внешняя, ни внутренняя контрреволюция; нам страшен голод. Это самая острая проблема. Если не забудете — сообщите, когда будет ваша передача. Обязательно послушаю.
Он устало, широко и открыто улыбнулся.
