А ты уже много сказал. Фактом больше, фактом меньше — не имеет значения... А самое главное — скажу тебе откровенно — я ни при каких обстоятельствах не мог бы перейти на сторону врага. Даже если бы разочаровался в идеалах, за которые дрался... Я просто пустил бы себе пулю в лоб.
«Молодец, — подумал Лаптев. Феликс говорил медленно, и он, хоть и не полностью восстановил в памяти испанский, поспевал за ним, понимал почти все. — Я тоже сказал бы только так...»
Карлос же снова затянулся сигаретой, опустил голову. Задумался. Какие мысли накладывают такую тяжелую печать на его лицо, заостряют морщины?.. Что питает само явление: предательство?.. Андрею Петровичу не раз приходилось сталкиваться с такими вот предателями, изменниками, перебежчиками на сторону врага. Убежденный враг, антипод — это ясно. Враг — если он силен, умен и открыто соперничает с тобой в силе и умении, может даже вызывать уважение. Но не предатели!.. Побудительные причины предательства различны. Иногда — деньги. Чаще — неудовлетворенное тщеславие. Еще чаще — малодушие, когда собственная шкура дороже всего мира и всего самого святого... Но результат предательства всегда один, и расплата за него должна быть одна. Вступающий на путь измены должен знать это.
Обрагон молчал. И Карлос тоже не торопился нарушить затянувшуюся паузу. Наверное, он наконец- то все понял. Хотя бы только одно: надеяться ему не на что. Остается достойно закончить игру...
Смял в пепельнице сигарету, поднял голову. Посмотрел на капитана. Обрагон встретился с ним взглядом. Да, теперь Наварра будет говорить.
— Может, ты и прав... — сказал Карлос. — Эх, если бы я знал, какие фортели выкинет со мной судьба, не ввязывался бы в эту историю!.. Видно, история не по мне...
«Этого толкнуло на предательство честолюбие».
Наварра помедлил. С усмешкой спросил:
— Так какие детали ты хочешь уточнить?
Обрагон вернулся к столу:
— Явочные квартиры, на которых может объявиться Конрад де ла Ронка.
Арестованный мстительно улыбнулся:
— Вот оно что! Обкладываете, значит, Маэстро со всех сторон? — Он огляделся: — Любопытно, как этот красавчик будет вести себя здесь? Дай карту города.
Капитан развернул на столе карту. Карлос склонился над ней, изучая. Потом стал показывать, тыкая в сплетения улиц вздрагивающим, в ссадинах, пальцем:
— Здесь... Здесь... Здесь... Пароли...
— «Аделанте», отзыв: «Фиалка», — подсказал Обрагон. — Это все нам известно. А еще?
— Больше не знаю, честное слово.
— А знакомо тебе имя: Бланка Гарсия де Сальгадо?
Карлос задумался. Отрицательно качнул головой.
Лаптев подумал: «Да, судя по всему, он больше не знает...»
В дверях появился дежурный:
— Капитан, пришел компаньеро Варрон.
— Пусть войдет.
— Салуд, камарадос! — Редактор, прихрамывая, приблизился к Обрагону, похлопал его по плечу: — Рад тебя видеть, старик! Все худеешь! — Вежливо поклонился незнакомцу у дальнего окна, повернулся к Наварре: — Привет, Карлос! Рад тебя видеть! А ты все такой же! — Протянул ему руку.
Карлос вскочил.
— Что это о тебе так давно не было слышно? — продолжал Варрон. — Работаешь в провинции?
Наварра отступил на шаг:
— Не дотрагивайся до меня! Запачкаешься...
Наступило неловкое молчание. Редактор перевел взгляд с Карлоса на Обрагона:
— Не может быть...
Капитан нажал кнопку звонка. Вошел боец.
— Уведите арестованного.
Карлос направился к дверям. Маскировочная куртка висела на его плечах. Кисти рук почти касались колен. На пороге он остановился. Сипло проговорил: — Прощай, Феликс... Прощай, Педро... — Развел руками — и вышел.
Варрон посмотрел на капитана:
— Неужели?..
— Да, еще один... И не только дезертир и предатель. Высадился на днях во главе банды гусанос в Эскамбрае. Имел диверсионные задания в Гаване.
Редактор сел. Стал раскачиваться в кресле из стороны в сторону:
— А я ничего и не знал... Только подумать: лейтенант Карлос Наварра... Обрадовался, старый осел: «Рад тебя видеть!..»
— Хватит о нем. А вот мы, стыд и позор, так давно не виделись! — перевел разговор Обрагон.
— Проклятая работа. Отбирает все до последней минуты, до последней извилины! — Редактор постучал себя по лбу.
— Да, с каждым днем она становится все ответственней и сложней, — сказал капитан. — Там моей задачей было не допустить, чтобы в наши отряды проникли агенты Батисты. А теперь мы охраняем безопасность государства.
— И наш голос, голос Кубы, слышен теперь на весь мир: «Говорит радио «Патриа»!.. — отозвался Варрон. — Все сложней с каждым днем... — Он встал, зашагал, хромая, по комнате. Опять мельком взглянул на Лаптева, но так и не узнал, остановился напротив Обрагона, хмуро и прямо посмотрел ему в глаза: — И я все чаще ловлю себя на мысли: не пора ли сойти с дистанции? Не путаемся ли мы у молодых под ногами и не мешаем ли им бежать вперед?
— Нет, Педро... Мы не можем сойти. Наш груз потерь и лет — невосполнимый для них опыт. Без него им пришлось бы начинать с самого начала и терять драгоценное время на старте. Мы не имеем права сойти.
Варрон плюхнулся в кресло. Они замолчали.
Андрей Петрович внимательно — как еще недавно на Хуанито — смотрел на журналиста. Стало досадно, что Варрон не узнал его: неужели так изменился?.. «Да, стариков это всегда обижает, потому что изменения однозначны». Но и он сам скорей поверил, чем признал бывшего своего бойца. Тот был шустрый, худой, с буйной шевелюрой. Этот — грузен, лыс, хром. Нездоровое, одутловатое лицо, да еще обрамленное редкой длинной бородой. И даже ростом вроде бы стал ниже. Только глаза сохранили что-то прежнее... Да, он. Старый разведчик, Лаптев всегда прежде всего обращал внимание на глаза. Внешность можно изменить как угодно. Трудней всего изменить выражение глаз. Не цвет их — это тоже теперь не так уж сложно. А именно — выражение. Четверть века...
— Мы не имеем права сойти, чтобы не повторился Мадрид, — как бы замыкая прошлое с настоящим и включая в это настоящее Лаптева, задумчиво проговорил Обрагон. — Ты помнишь, Педро, Малагу и Гвадалахару, помнишь Толедо? Помнишь, как мы познакомились с тобой?
Варрон мягко улыбнулся — и стал больше похож на того, давнего:
— Как сегодня. В нашем славном саперном батальоне, в Малаге.
— Да... А потом... Помнишь, как прощались с коронелем Артуро?..
— Еще бы! — отозвался Педро. — А после того как он уехал, наш батальон дрался на Эбро, на высотах у Харамы.
— А потом в Мадриде нам в спину ударила «пятая колонна»... Нет, мы не имеем права сойти с дистанции. Пока мы работаем на революцию, мы служим Испании. — Обрагон достал платок, высморкался. — Бессонная ночь. Выше голову! Сожмем кулаки!
— Сожмем! — поднял руку Варрон. — Но пасаран!
«Все живо...» — подумал Лаптев, почувствовал, как защипало в носу.
— Так зачем ты стащил меня с койки? — ворчливо спросил Педро. — Чтобы полистать пожелтевшие страницы?
— Да, — пригладил ладонью бороду капитан. — Разреши представить... — И отчеканил: — Коронель
