костюме странного фасона, да еще темно-синем: как ему не жарко? Хуанито никогда прежде этого мужчину не видел. И теперь оробел. Уже хотел было притворить дверь, но вспомнил, почему прибежал сюда:
— Дядя Феликс, это я! Колоссальные новости!
Капитан поднял от бумаг глаза с тяжелыми, набухшими веками.
— Доброе утро, мальчуган! — Он с хрустом потянулся. — Выкладывай.
Но Хуанито колебался: можно ли при этом седом? А вдруг незнакомец — из т е х и дядя Феликс его допрашивает?
— Можешь говорить, — понял Обрагон. — Это коронель Артуро, мой бывший командир.
Ого!.. Хуанито впервые видел кого-то, кто был командиром над самим дядей Феликсом. А звания «коронель» он вообще не слыхивал: на Кубе самым высшим было — команданте, и даже Фидель был команданте!.. Хуанито питал уважение только к военным. Но сейчас он с почтением посмотрел на седого штатского: факт, переоделся для маскировки. Коронель!.. И начал:
— Дядя Феликс, ночью я совсем забыл сказать: у той сеньоры на авениде Квинта была еще одна сеньорита. И вот у нее я видел... — он сделал паузу, — фото этого контрика! — Прицокнул языком. — Сеньорита втрескана в этого типа по макушку!
В душе мальчугана что-то скребнуло. Жалость? Может быть. Но если он и мог пожалеть сеньориту, то только потому, что она красивая и ласково разговаривала с ним, накормила его в доме на авениде Квинта. Однако если она тоже контра, никакой жалости к ней быть не может! А все же жалко...
— Кто она? — спросил капитан.
— Зовут Бланкой, рыжая, глазищи — как блюдца, живет на авениде Уна, 37, — припомнил Хуанито. — Она — милисиано и дежурила у подъезда радиостанции «Патриа», а теперь уже умотала в провинцию Лас-Вильяс выполнять какое-то задание. Вот!
Обрагон удивленно глянул на мальчика:
— Откуда тебе все это известно?
— Будьте спокойненьки! Я, дядя Феликс, день и ночь на страже революции!
— Вот какие у меня помощники! — сказал, обращаясь к седому, капитан, и Хуанито залился краской от гордости.
Обрагон притянул паренька к себе. Ощутил под пальцами, как худы его плечи.
— Отлично, Хуанито! А сейчас новый приказ: марш спать! — Встал, подвел его к двери: — Ляжешь у нас, наверху. И без моего разрешения — никуда ни шагу!
— Дядя Феликс, а как же с этой рыжей?.. — заканючил мальчуган. — Я же знаю, где она живет, я был уже около ее дома!
— Хорошо, выспишься, а ночью вместе с моими бойцами пойдешь в засаду на авениду Уна. Только смотри мне. Без разрешения командира группы никуда носа не суй!
— Слушаюсь, капитан! — стукнул пяткой о пятку мальчик.
Когда он выбежал, Обрагон повернулся к Лаптеву:
— А? Настоящий вырастет солдат!
Пододвинул календарь, пометил:
«Путевку в санаторий для Хуанито».
— Пошли его к нам, Феликс, — сказал Андрей Петрович. — Республике нужны не только солдаты. У нас он выучится на хорошего инженера.
— Это мысль! Он ведь сирота. А сейчас как раз подбирается группа на учебу в Советский Союз. Вот только как его убедить? Хотя — в Советский Союз...
Все время, пока мальчуган был в кабинете, Лаптев наблюдал за ним с особенным интересом. Как похож на тех давних пастушат — агентов Ксанти, которые вели его, Росарио, Божидара и анархиста Лусьяно за «длинным языком» под Агьенсу... Наверное, и сам он без малого полвека назад был таким же — когда выуживал из проруби трехлинейки для красногвардейского отряда отца... Правда, с собой он не может сравнивать — не может посмотреть на себя, пацана, со стороны... Но наверное, ни одна революция и ни одна революционная война не обходятся без таких вот Валь Котиков и Гаврошей — пусть говорят они на разных языках и одних от других отделяют десятилетия и века... Что живет в их душах: неиссякаемая жажда приключений? Или обостренное, еще бескомпромиссное чувство справедливости и не подточенная коррозией жизненного опыта самоотверженность?.. Чудесные ребята. Ради будущего таких, ради их счастья и идет по всему миру борьба... Он вспомнил давние слова Феликса Эдмундовича, когда ВЧК развертывала борьбу с детской беспризорностью:
«Все для них! Плоды революции — не нам, а им!..»
Кажется, Дзержинский сказал это наркому просвещения Луначарскому... Сущая правда. А его Василий, фронтовой сын, ставший настоящим сыном?.. Ракетчик. Инженер-полковник. Коронель!.. Пусть в детях осуществляются наши мечты. Это и лучше. Счастливей. Непременно нужно, чтобы Хуанито поехал в Советский Союз. В Москву. А жить мальчуган сможет в семье Василия или у него...
— Давай так и решим, Феликс, — твердо сказал Лаптев.
— Нет проблем, как любит говорить бывший пикадор, — кивнул Обрагон.
Он снял трубку телефона и позвонил в радиоцентр. Кто ночью дежурил в вестибюле? Шофер Мануэль Родригес, Бланка Гарсия де Сальгадо. Редактор Варрон.
Отнял трубку:
— Одно к одному, коронель. Нам не придется разыскивать журналиста — сейчас приглашу его сюда. — И в трубку: — Немедленно пошлите за Варроном. Попросите как можно скорей прийти в управление безопасности... Да, срочное дело. К капитану Обрагону. — Повесил трубку. Нажал кнопку звонка: — Приведите Карлоса Наварру.
Встал, подошел к карте республики. Задумался, глядя на нее. Из опыта он знал: разрозненные сведения — как штрихи на листе бумаги, один к одному. Они в конечном счете создают цельный рисунок. Неужели с первых же шагов пришла удача?.. Он не верит случайностям и не полагается на удачливость: враг хитер, и победит в единоборстве более умный и сильный. Не этому ли учил его и остальных волонтеров четверть века назад Артуро?..
Обернулся к гостю:
— У вас есть еще время, коронель?
— Весь день.
— Сейчас я должен допросить одного... Бывший наш. Стал предателем. Можете присутствовать. Но только — ни слова. Он очень издерган. И очень обидчив.
— Понимаю. — Лаптев пересел к окну, в дальнее кресло.
Боец ввел в комнату Карлоса. Обрагон снова сел за стол, показал арестованному на кресло.
— Что еще? — угрюмо спросил Наварра, покосившись на пожилого мужчину в углу.
Дуэль продолжалась. Вчера в проигрыше оказался Обрагон. Или помешал команданте, или неправильным был психологический расчет. Пожалуй, на Карлоса скорее подействует не насмешка, а откровенность.
Феликс молча рассматривал арестованного. Наварра устало протянул руку, взял со стола сигарету:
— Я же сказал: больше не выжмете из меня ни слова.
— И уже выпалил целую дюжину. Слушай, Карлос, не карабкайся на пьедестал героя. — Он говорил, словно бы думая вслух. — Смотреть реальным обстоятельствам в глаза — для этого нужно больше мужества.
— А ты, Феликс? Как бы ты вел себя на моем месте? — Карлос несколько раз затянулся, закашлялся.
Обрагон встал, подошел к окну, распахнул створки. Город уже был залит солнцем. Щебетали птицы. Ветер на какое-то время стих. Все так же задумчиво капитан проговорил:
— Прежде всего я не дался бы в руки врагов живым... Но если бы и схватили, не сказал бы ни слова.
