услышал, как сзади закрылись двери за удалившимся слугой, заключил даму в объятия, с вожделением глядя на другие двери — те, за которыми находилась спальня графини Ростопчиной.
Краешком сознания я отметил, что у мадам Арнье податливое, волнующее на ощупь тело, а думал о том, как проникнуть в будуар генерал-губернаторши. Неожиданно Изабель сама оказала мне помощь. Она томно вздыхала, пока я целовал ее щеки и шею, затем подставила губы, несколько мгновений длился страстный поцелуй, но вдруг мадам Арнье отстранилась и голосом, лишенным малейшего намека на страсть, сказала:
—
Катрин занимается с детьми. Обожди, я посмотрю, как у них дела. Получится нехорошо, если она застанет нас…
Изабель высвободилась из объятий и вышла за дверь, через которую я только что вошел. Не мешкая я ринулся в противоположную сторону. Открыв двери, я обнаружил маленькие сени, разделявшие гостевую комнату и покои графини Ростопчиной. Я прошел вперед, распахнул следующие двери и оказался в спальне.
Передо мною возвышалась широкая постель под балдахином, слева от нее стоял письменный стол с высокой конторкой, закрытой резными дверцами. Я поспешил к нему. Сердце грохотало в груди, как тройка обезумевших лошадей. В любое мгновение могла вернуться мадам Арнье, кроме того, спальня Екатерины Петровны имела еще один вход. Невозможно было представить себе, как откроются двери и войдет… что, если войдет сам граф Ростопчин?!
Я отворил дверцы, за ними обнаружились четыре ряда ящичков с позолоченными ручками. Три верхних ряда составляли небольшие ящички одинаковой величины, а ящички нижнего ряда были в три раза выше верхних. Золотая шкатулка, которую аббат Сюрюг тайком передал графине Ростопчиной, как раз могла уместиться в маленьком ящичке.
Я прислушался — тишина, но вот-вот должна была вернуться Изабель. Я выдвинул верхний левый ящичек, в нем оказались жемчужное ожерелье, перстни и сережки. Открыл следующий — опять украшения. Третий пуст. В четвертом — фарфоровая чашечка, а в ней несколько детских молочных зубов.
В среднем ряду мне повезло. В первом же ящичке лежала золотая шкатулка аббата Сюрюга. Я выхватил ее, едва не взревев от ликования, откинул крышечку и застыл так, словно меня окатили ушатом ледяной воды. Такого разочарования я не ожидал. Внутри находилось всего-навсего несколько круглых хлебцев с рельефными крестами.
Я закрыл шкатулочку и на ее крышке увидел изображения голубя и оливковой ветви. Выходит, аббат всего лишь передал ревностной католичке золотую дарохранительницу с освященными гостиями.
не знаю, какое чувство в это мгновение возымело надо мною верх. С одной стороны, я испытывал облегчение, обнаружив, что подозрения в отношении Екатерины Петровны оказались беспочвенными. Но с другой стороны, был потрясен и разочарован тем, что я, граф Воленский, словно вор, влез в покои супруги своего старинного друга и наставника, а ныне московского генерал-губернатора, и все понапрасну. Вроде как честью, достоинством своим поступился — и ради чего!
Уже не отдавая себе отчета в собственных действиях, я открыл средний нижний ящик и стал перебирать хранившиеся в нем бумаги. Нашел старый альбом с пожелтевшими листами: видно, еще в девичестве кавалеры писали Екатерине Петровне, тогда еще Протасовой, стихи и эпиграммы. Перебрал несколько безобидных писем. Затем в руки попался запечатанный конверт из желтой плотной бумаги. Я сломал печать, открыл пакет и… вновь обомлел!
В моих руках оказался патент Наполеона!
—
Вот ты где! — Мадам Арнье застыла, глядя на меня с изумлением.
—
Я хотел поиграть в прятки, — выдал я первое, что пришло на ум.
Поспешно убрав документ в ящик, я взял в руки девичий альбом:
—
Вот… лежал на столе… когда-то и я писал эпиграммы Екатерине Петровне… вспомнилась молодость…
Потрясенная Изабель замерла, как истукан. Я положил альбом в ящик, закрыл конторку и набросился на мадам Арнье. Я впился в ее губы, она уступила натиску, мы вернулись в ее будуар, я принялся стаскивать с нее платье, и через минуту мы повалились в постель. Мне пришлось поцелуями закрывать рот Изабель, чтобы она в порыве страсти не переполошила дом генерал-губернатора. Она потерпела сладкое поражение и не успела опомниться от первой баталии, как я вновь бросился в атаку. Я надеялся, что любовная игра вытеснит воспоминания о том, как она застала меня в комнате графини Ростопчиной.
—
Скажи, это скоро? — спросила она потом, когда мы нежились, прижавшись друг к дружке.
—
Что — скоро? — переспросил я, мечтавший теперь о том, чтобы эта женщина пропала пропадом, чтобы уехала в тьму-таракань, к черту, к Бернадоту или чтобы корпус наполеоновских жандармов похитил ее, как герцога Энгиенского.
—
Ты говорил про Филимонки, — уточнила Изабель.
—
Ах это! Дней через десять.
—
Значит, у нас еще будет время, — сказала она.
«Только не это!» — мысленно воскликнул я.
—
Я не хочу, чтобы нас увидели сейчас. — Мадам Арнье прижалась ко мне сильнее, коснулась губами моих губ, затем поднялась и надела платье. Я сел в постели и потянулся за своей одеждой.
—
Я посмотрю, чтобы никого не было, и провожу тебя через черный вход, — сказала Изабель и добавила: — Ты не против?
—
Да-да, лучше уйти незамеченным, — согласился я.
И мадам Арнье, сделав мне знак рукой, чтобы дожидался ее, скрылась за дверью.
Я не мог представить себе, как явлюсь перед Федором Васильевичем и сообщу ему, что его супруга, Екатерина Петровна, шпионит в пользу французов и даже хранит патент Наполеона. Выходило, она уверена в том, что корсиканский недомерок будет в Москве. Но если государь император полагал, что Первопрестольная превратится для Наполеона в гибельную ловушку, то графиня Ростопчина верила в победу французов.
Я решил немедленно явиться к де Санглену, рассказать обо всем и отправиться вместе с ним к генерал-губернато
py
. Заодно придется и мадам Арнье арестовать. Пусть сластолюбивая француженка объяснит: действительно ли мигрень заставила ее отстать от мадам де Сталь или же она задержалась в Москве, чтобы потом доставить кронпринцу Швеции важные сведения?
Дверь отворилась — вернулась Изабель. Она взяла меня за руку и повела за собой. Мы пошли следом за шустрым лакеем, как видно, ее доверенным. Он провел нас к черному входу, мы вышли на свежий воздух, я увидел крытую коляску, запряженную парой лошадей, — и вдруг тяжелый удар обрушился на мою голову.
Глава 12
Чьи-то жесткие руки схватили меня под мышки, не позволив упасть. Я не имел сил сопротивляться и только перебирал ногами, когда меня втаскивали в крытую коляску. Откуда-то, словно из-под воды, донесся возглас кучера: «Но!» Экипаж покатил неспешно — похитители не хотели привлекать внимание чрезмерной торопливостью.
Постепенно ясность мысли вернулась ко мне. Я рассчитывал, незаметно собравшись
