— Какую еще прогулку? Он ответил:
— Мы однажды побывали уже в этих местах, провели здесь два-три дня. Здесь много родников, лугов, пестрящих цветами и тюльпанами. Примерно в одном фарсахе отсюда протекает большая река с прозрачной водой.
Я сказал:
— Раз вы хотите побыть здесь еще, то завтра не поедем. Каравану сообщили, чтобы завтра не трогались, и я велел к утренней трапезе приготовить еду.
На следующий день братья проснулись до рассвета и стали готовиться в дорогу. Позвали и меня. Я быстро оделся, вышел к ним и попросил коня.
— Зачем лошадь, — сказали они, — по лугу лучше гулять пешком.
На всякий случай мы взяли с собой двух-трех рабов, нагрузили их кальяном, кофе, хлебом, захватили несколько стрел и отправились на прогулку. По дороге мы шутили, резвились, стреляли из лука. Собака по привычке последовала за мной. Пройдя некоторое расстояние, братья под каким-то предлогом отправили одного из рабов обратно на стоянку. Через некоторое время другого раба отослали за первым. Меня же вели дальше, развлекая разговорами. Но сколько мы ни шли, ни луга я не видел, ни родника. Так мы прошли расстояние в один фарсах. Тут я снял лук и стрелы и присел по нужде. Так как братья замыслили убить меня, оба спрятали под одеждой кинжалы. Увидев, что я присел, они, выхватив оружие, бросились на меня с кинжалами. Из-за веток я увидел их с кинжалами и отодвинулся подальше. В это время старший брат ударил меня по голове кинжалом и отсек мочку уха. Пока я говорил: «Злодей, что ж ты делаешь?», — другой брат так ударил меня по плечу, что я повалился наземь. Эти бессердечные насильники нанесли мне множество ран по спине и бокам. Но тут на них кинулась собака. Они ранили и её. Затем, кое-как вымазавшись в моей крови, побежали к каравану и сказали:
— На нас напали грабители, бегите скорей, они идут за нами.
Караван, услышав это, быстро снялся и тронулся в путь. Моя же возлюбленная, зная о былых делах моих братьев, кинжалом заколола себя.
Дервиши! — продолжал Озодбахт, — когда ходжа дошел до этого момента в рассказе, это так больно отозвалось в моем сердце, что невольно по щекам заструились слезы. Он тоже не стерпел, разорвал ворот рубахи, обнажил голову и показал мне следы ран. На теле не было здорового места, а на голове была такая рана, что в ней мог уместиться лимон. Смотревшие на это от ужаса прикрыли глаза. Когда присутствовавшие немного отошли от страха, ходжа сказал:
— Когда жестокосердые мои братья ушли, бросив меня, полуживого, в пустыне, это бессловесное животное, словно любящий друг, само израненное, осталось со мной, беспомощным, скулило и плакало возле меня. Я же, потеряв много крови, лежал без сознания. Уму непостижимо, как мог человек выжить после таких смертельных ран...
Оказалось, что эта злополучная пустыня относилась к Европе и один из ее городов был совсем близко отсюда. Это был большой европейский город, и там располагался величайший храм идолопоклонников. Поэтому многие правители того государства были подвластны и платили подать шаху этого города.
У того падишаха была дочь, красивая, обаятельная, очаровательная, слава о ней разошлась по всем странам. Шахи и властелины были покорены ее лицом, словно луна, волосами черными, словно мускус. Так как в той стране женщины не прячутся от мужчин, то девушка каждый день со своими изящными и красивыми подружками выезжала на прогулку и охоту.
В одном из уголков пустыни у падишаха был сад. В те дни девушка с разрешения отца выехала из города на сорок дней для прогулки и охоты. Она остановилась в том саду. В тот день то освещающее мир солнце с няньками, служанками и подружками выехало на охоту. Случайно эта повелительница красавиц со своими периликими подругами, проскакав большое расстояние, подъехала к тому месту, где лежал я, и, услышав, как скулит собака, приблизилась ко мне. Увидев, в каком я состоянии, она спешилась и подсела ко мне. Сердобольная девушка тут же велела своему лекарю, постоянно находящемуся в ее свите, подойти к ней. Когда тот подошел, девушка сказала ему:
— Если ты сумеешь вытащить этого беднягу из настоящего состояния, вылечишь его, я достойно вознагражу тебя, подарю почетный халат и распространится на тебя моя благосклонность.
Лекарь был искусен в своем деле. Он приложил к глазам пальцы в знак согласия.
По велению девушки-красавицы слуги, уложив меня на коврик, отнесли в сад. А это животное, бессильное, безответное, встревоженное за меня, ползком добралось следом за ними в сад. В том саду меня начал лечить ученый хирург-европеец. Прежде всего он отмыл мое тело от грязи и крови и, зашив раны, смазал целебной мазью. Затем, как принято у них в Европе, вместо воды понемногу вливал мне в рот чистую розовую воду. Он очень внимательно и усердно ухаживал за мной. А та великолепная жемчужина в ларчике драгоценностей, которой завидовали все пери и гурии, два-три раза в день приходила к моей постели, ко мне, больному, обещаниями подстегивала хирурга, собственноручно вливала мне в рот шербет и все не могла успокоиться: какой злодей мог так изувечить меня, несчастного. Через десять дней я, злосчастный, от целебных шербетов ожил, пришел в себя и открыл глаза. Оглядевшись, я увидел вокруг себя толпу красавиц, о которых поэт сказал:
А это небесное, рассыпающее вокруг золото солнце, полное нежности, стояло у моего изголовья, опершись о мою подушку...
Я испустил из глубины души тяжкий вздох и хотел пошевелиться, но для этого у меня не оказалось сил. Эта очаровательная небесная фея, ласковая, блистательная, помогла мне, спросила о моем самочувствии и, утешая меня, сказала:
— Ни о чем не печалься и живи в радости! Хотя какой-то злодей и поступил с тобой так жестоко, но зато великий Будда меня послал в твое услужение и ты избежал смерти и будешь охранен от бед.
Что мне сказать вам... от этих слов сверкающей солнцеподобной красотой обладательницы всех прелестей я, пребывающий в таком печальном и униженном положении, потерял благоразумие и нить моего сознания оборвалась.
Красавица, видимо, поняла мое состояние и сказала:
Через двадцать дней стараниями того искусного лекаря раны мои стали заживать. Сладкоустая принцесса каждую ночь, как только все засыпали, приходила и садилась на мою постель, поила меня, горемычного, настойкой и вином, больше прежнего проявляла ко мне сострадание и нежность. Прошел месяц после этих событий, раны мои совсем зажили, и красавица, как и обещала, преподнесла лекарю богатые дары, проявила к нему свою благосклонность и радовалась тому, что с ее помощью я выздоровел. Потому что в ее грудь вонзилась заноза любви, а семя любви упало в ее сердце. Когда после болезни наконец встал на ноги, я искупался, переоделся в новые одежды, которые мне дала красавица. Теперь я стал одним из ее постоянных собеседников. Не прошло и нескольких дней от радости общения с той красавицей, от прекрасной пищи и вина я окреп и даже поправился, стал полнее, чем был раньше. Как только хмель от выпитого вина ударил мне в голову, я начинал дерзко говорить о сближении и побуждал ее к любовным отношениям...
