— Не ищи: я дам.
— И я!
— «Я, я»! — передразнил вдруг в ярости Юра. — Где вы батарейки возьмете? А жесть? Раздобрились!! Емельянов, за мной!
Он сунул руки в карманы и зашагал от ребят, не оглядываясь, идет ли вслед Саша.
Глава VI. „Вольтметр сделаю я!“
Саша, конечно, пошел. Если бы Юра приказал ему прыгнуть с крыши керосиновой лавки, или стать вниз головой, или всю зиму уступать свою очередь на самые интересные книги, какие только появятся в классе, Саша согласился бы на все. Он пошел бы на потери и жертвы, он готов был перенести унижения, лишь бы сделать вольтметр! Сколотить его своими руками из обыкновенных кусочков фанеры и жести и заставить работать! Саша слишком был увлечен своим замыслом и оттого не хотел придавать никакого значения тому, что Юрка всю дорогу проважничал, идя впереди: напевал, останавливался возле какой- нибудь самой пустячной витрины и вообще еле двигал ногами.
Они тащились почти полчаса, хотя пройти надо было всего два квартала. Только у дома Юрка заметил своего провожатого.
— А, ты! — сказал он, загородив спиной дверь. — Слушай, подожди меня здесь, на площадке.
Тень смущения пригасила блеск озорных Юриных глаз.
— Дома мать. Она у нас, знаешь… Ух, и ругается, если натопчут полы! Ты погоди, подожди здесь.
Он нырнул в дверь, и почти тут же Саша услышал сердитые возгласы, шум, что-то грохнулось на пол, и на площадку выскочил Юра, вытирая со лба бусинки пота.
— Не дает!
У Саши ёкнуло сердце.
— Давай постоим здесь немного, — предложил Юра, растеряв весь свой форс. — Слышал? Всегда так — нашумит, нашумит, а потом и остынет. Переждать надо. Нервная! Ты не бойся, я у нее отвоюю фанеру.
— Юрка, да ведь ты говорил…
— Говорил. Мало что… На кухне стоит лист фанеры, думаю — кому он там нужен? Да ты не бойся: мать не жадная, так только кажется. Она тесто месит на этом листе.
Он виновато замолк, погрозил Саше пальцем и снова надолго исчез.
Саша ждал, облокотись на перила.
Почему всегда так трудно дается то, чего хочешь добиться? Но чем труднее, тем интересней.
«Будет вольтметр! И его сделаю я!»
Как раз в этот миг дверь распахнулась, Юра вынес фанеру. Его глаза светились торжеством и лукавством.
— Отдала. На! Бери! Получай батарейки. И гвоздей прихватил.
Он засыпал Сашу сокровищами.
— А почему отдала — угадай. Я говорю ей — надо Надежду Димитриевну выручить. Она и позволила. Знаешь что? Ты скорее беги — вдруг раздумает.
Саша помчался. В карманах звякали гвозди. Юра побежал проводить его до ворот.
На прощанье он чуть помрачнел.
— Слушай, вот что… ты мне после тоже что-нибудь дашь.
— Обязательно. Юрка. Может, гвозди обратно возьмешь? У меня есть свои.
— Гвозди? Зачем они мне? Ну, давай.
Наконец друзья расстались.
Пока они канителились, день погас и ушел, зажглись фонари, запестрели в окнах цветы абажуров, машины щупали фарами снег на шоссе, выбрасывая хоботы света, а над крышей семиэтажного дома неподвижно повисла большая луна и заспорила зеленоватым мерцаньем с огнями вечернего города.
Саша тащил свой груз, не чувствуя, как коченеют на холоде руки, и думал о том, что Юрка хороший (в воскресенье надо сходить на свалку железного лома, подыскать там для него что-нибудь ценное), и о том, что никто из ребят не представляет, должно быть, как сделать вольтметр, а ему, Саше, ясно.
Подконец на морозе совсем скрючило пальцы, пришлось постучать в дверь ногой, таким образом он налетел на Агафью Матвеевну.
Высокая, худая старуха с темным, в глубоких морщинах лицом, маленькими глазками и поджатыми, словно в обиде, губами встретила Сашу суровым вопросом:
— Ночь на дворе. Где пропадал?
— Были дела, — сдержанно ответил Саша.
Он проследовал мимо Агафьи Матвеевны с таким вызывающе самостоятельным видом, что та не сразу нашла, что ответить, — мгновение упущено, он успел все свое добро втащить в комнаты.
С Агафьей Матвеевной у Саши издавна сложились замысловатые отношения, которые Сашина мама называла «разведка боем». Нужно отдать справедливость Саше — инициатива принадлежала ему не всегда. Обычно он входил в кухню в мирном расположении духа и старался быть в меру вежливым. Он говорил кротко: «Здравствуйте!»
Но на Агафью Матвеевну угодить мудрено:
— Нынче и поздороваться не умеют, как надо: бурк под нос, бурк… От ласковых слов язык не отсохнет. В прежние времена культурные мальчики ножкой шаркнут…
Слушать противно о воспитанных мальчиках из прежнего времени, которые будто бы шаркали ножками! Надавать бы им хорошенько по шее!
Если Саша отвечал что-нибудь в этом роде, разведка боем переходила в жестокое сражение.
Угроза сражения и сейчас нависла тучей над Сашей.
Агафья Матвеевна подперла бока руками, изобразив тощую, жилистую букву «Ф», и в молчаливом негодовании наблюдала за поведением мальчика. Поведение его было неприличным, чудовищным!
Саша сорвал со стола скатерть и в лихорадочной спешке принялся выгружать из карманов обрезки жести, батарейки, куски проволоки, что-то еще и еще. При виде этого хлама у старухи потемнело в глазах.
— Что в доме делается! Взгляните, добрые люди!
— Агафья Матвеевна, — ответил Саша резонно, — здесь людей нет. Мы с вами одни.
— Каков! — всплеснула руками старуха, приведенная в гнев вежливой дерзостью мальчика. — На каждой встрече озорные речи! Тебе приказывала мать так со мной говорить? Где тебя, непутевого, бродяжьи ноги твои до поздней ночи носили? Выкидывай вон!
— Агафья Матвеевна!! — завопил Саша, преграждая старухе путь к куче вещей на столе. — Не позволю! Не трогайте!
— Рано, голубчик, не позволять научился. Вишь, народ пошел вольный! В прежние времена… — И она запела, запела.
Саша слушал ее скучные сказки, пока не придумал спасительный ход:
— Ой, на кухне, кажется, что-то горит!
Старуха повела подозрительно носом, ничего не унюхала, но все же зашаркала подшитыми валенками в кухню. С порога хмуро спросила:
— Не выкинешь?
— Нет.
— Делать-то что собрался? Объясни.
— Агафья Матвеевна! Научный прибор.
— Из фанеры?! — Она хлопнула дверью.
