ясно, понятно. А вот со второй половины, когда вы вдруг перешли на русский, — ну, абсолютно ничего не понял!
Теперь громко, от всей души смеялась Шурочка:
— Изумительно, доктор! Нет, не может этого быть — анекдот!
— Совершенно реальный случай!
— Какой несчастный! На работу, конечно, не взяли?
— Здесь вы не угадали: работает в той же школе, прекрасный преподаватель, директор на него не нарадуется.
Шурочка успокоилась, исполненная благодарности к своему умному раввину за эту паузу, за этот веселенький случай, давший ей освоиться с необычной ситуацией, с жутким провалом памяти.
«А почему бы и нет — ветеринар, раввин? Не Торой единой жив человек и не святым духом — вполне достойное ремесло! И все-таки стыдно, год хожу к человеку на лекции, а не знала. Теперь понятно, почему он так много о животных знает, так интересно рассказывает! И про Адама, и про Даниила во рву, и про Амалека».
— Давайте-ка своего Ишмаэля!
И Шурочка передала ему корзинку. Он запустил туда руку и извлек взвопивший от боли комочек. Уложив на ладонях, на уровне живота, стал серьезно и строго разглядывать.
«Как ребенка! — подумала Шурочка. — Какие мы с Вадиком молодцы, отмыли кровь и грязь. А вид у него все равно не еврейский, — паршивый, приблудный!».
Доктор с минуту изучал пациента, а Шурочка понимала, что ее тайна отныне в надежных руках, что долг свой она исполнила наилучшим образом. Все это никак не случайно (опять это дурацкое слово!), а рука судьбы, и скоро все объяснится.
Шурочка вдруг припомнила одну из последних лекций на тему об Амалеке — задала хитрый вопрос и получила от раввина ответ, приведший ее в восхищение:
«Пророк Шмуэль, провожая царя Шауля в поход на Амалека, велит ему истребить врага от мала до велика. Это понятно, но почему он требует уничтожить и всех животных? — спросила Шурочка. — Чем животые виноваты?».
«Совершенно уместный вопрос, госпожа Олендер! — просиял рав Альперт. — В случае с Амалеком Г- сподь Б-г действительно велит Израилю уничтожить все на войне, „не трогая ничего из заклятого“, умертвить у него всю скотину, даже собак — „мочащихся к стене“. Дело в том, что искусство черной магии было настолько развито в древнем мире, настолько дьявольски изощренно, что нам это кажется чистейшим бредом сегодня. В Египте, в Халдее и Вавилоне легко превращали людей в животных, и наоборот! Приведу вам простой пример: помните, когда Моше превратил посох в змею, и та вдруг ожила и поползла на глазах у фараона, то маги египетские без труда проделали то же самое, посмеявшись над Моше? Существует мнение, что именно так Амалек и уцелел, превратившись в тучные, соблазнительные стада, которых пригнал с собой Шауль. Пророк же Шмуэль впал в ярость, когда увидел, что повеление Г-спода не исполнено — именно о животных, и от досады готов был убить самого Шауля, ибо Амалек — это оборотень, сатана, дух зла! И это во все времена, даже по сей день. Есть кабалисты, которые легко доказывают, что явление германского фашизма, уничтожившее одну треть нашего народа, это и есть все тот же самый Амалек с привычным обликом зверя!».
Вот этим ответом она и была потрясена, взволнована. Помнится, даже подумала ни к селу, ни к городу: «Ну, вот же, вот же вам готовые сюжеты для фильмов, почему их никто не снимает? Мировые шедевры…».
— Как будто из мясорубки! — услышала Шурочка и испугалась.
— Спасите его, я заплачу сколько угодно! Вы разве не видите, что это не просто котенок? Я понимаю, я дура, это звучит смешно… Когда я его нашла, меня как током прошибло!
Доктор поднял на нее глаза, пустые, отсутствующие. Потом они потеплели, ожили, полные жалости и сострадания.
— Ваше доброе сердце влетит вам в копеечку, здесь нужен рентген — куча снимков! Нужна операция, и я убежден — далеко не одна, так что хорошенько подумайте, это долларов сто и ничуть не меньше!
«Бандит!» — ахнула Шурочка, и ноги ее подкосились.
Упала в кресло возле журнального столика и принялась лихорадочно соображать: «Бандит, разбойник, да как он смеет!? Ведь мы же свои, ведь я же строюсь, у меня гроша свободного нет за душой! За сто долларов я могу… Г-споди, целых сто долларов! За падаль какую-то, мешочек перемолотых костей? Нет, нет, надо немедленно ехать к другому ветеринару, не может быть, чтобы столько стоило!».
Через открытую дверь она со злобой смотрела на доктора, который, не получив ответа, вошел в кабинет, положил котенка на кушетку, поставил кипятить шприц, взялся перебирать ампулы.
«Ну, почему, почему я такая несчастная? Вот он там улыбается, что-то губами лопочет, зная, что я дура, что пробка, и грабит меня!» — и чувствуя, как слезы душат ее, еще минута и разревется, крикнула:
— Валяйте, Шломо, договорились! — вскочила и поехала на работу.
Снится ей сон этой же ночью: серая, пепельная поляна, растет на ней бледный, высокий стебель. Вдруг видит Шурочка, как всеми листьями он начинает махать. И непонятно ей ничего — ветра как будто нет. Словно взлететь собирается, так этот стебель машет, как птица, — оторваться от этой унылой поляны, где пепел лежит крупой, мелкие острые косточки — смолотые, обугленные.
И умиляется Шурочка, уж очень знаком ей стебель, чахлый, болезненный, и хочется ему помочь, а вот как, и что происходит — не знает!
И видит — голубь белый, взволнованный опустился под стеблем, воркует, нервничает. Тоже понять не может, что за жизнь борется в этом стебле, птица или растение?
Вдруг налетела целая стая! Их приманило, видать, любопытство, а сесть на пепел брезгают почему-то. Но сели, перебирая лапками, очумело глядя на листья, а Шурочка ужаснулась: пепел-то, Б-же мой…
— Мамочка, пересчитай стаю! — услышала голос и стала тут же считать. Двенадцать голубей насчитала, включая и первого. Но всем им, даже самой Шурочке, еще одного не хватает!
А этот тринадцатый, умница, вот он, круги свои пишет все ниже и ниже, и возникает великая тяга, неумолимая тяга, и — о чудо! — вырвался стебель всеми корнями, оторвался от жуткой поляны, взлетел и машет, машет листьями все сильнее, уверенней, уносясь с ликующей стаей.
Шурочка сразу проснулась, включила ночник, подошла к сыну.
Вадик был в полном порядке, и Шурочка успокоилась. Сунула ноги в тапки, накинула халат и вышла за дверь.
Тихая библейская ночь раскинулась над Кадмоной. Шурочка вдруг подумала, что именно здесь, точно в такую же ночь, сошла с небес дивная мудрость к царю Соломону — благословенное Б-гом место!
«И стебелек мой тоже на будущий год, как раз в тринадцатый — возмужает. Отлетит проклятие Амалека!».
Обшаривал голую местность голубой столб прожектора за колючей проволокой, у ворот пили кофе молоденькие пограничники — на стыке земли Биньямина и Северной Иудеи.
Шурочка поглядела в небо, усеянное крупными звездами, и, задохнувшись от счастья, крикнула как ненормальная:
— Спасибо, глазки мои голубиные, отличные фильмы вы крутите!
Примечания
1
Мир фурн (
