Откинув для надежности плечевой упор АКМС, Ганс подошел к прекрасной усопшей. Грудь и живот ее были изорваны пулями. «Готова», – понял Ганс, не переставая нюхать невидимые розы, хотя в комнате жутко воняло порохом. Ощутив движение за спиной, он обернулся, но выстрелить не успел. Массивные острые клыки Вадима Петровича перекусили ему хребет и в несколько рывков почти отгрызли шею.
Государственные награды офицерам ФСБ президент вручал лично. На закрытом торжественном собрании в Колонном зале Кремля присутствовали заслуженные офицеры старой, брежневской закалки. В кругу доверенных лиц президент обходился без охраны за спиной. У президента было хорошее настроение. Ему казалось, будто в воздухе заметно пахнет корюшкой. Характерный такой запах жареных огурцов… Он заставил президента расслабиться и заулыбаться. Подошла очередь высокого полковника, изо рта которого, как вдруг заметил президент, выглядывают длинные белые клыки. Однако эта странность не насторожила его, наоборот, побудила ласково улыбнуться. Запах и полковник с клыками были тесно связаны, что только порадовало главу государства. В Москве не было корюшки, а президент очень ее любил.
МАРИЯ АКИМОВА
Охота
Меня трясло. Озноб поднимался из живота, морским ежом раздувался в груди, драл горло. Литры выпитого кофе не разогнали его, только сердце колотилось, будто решилось вырваться и облететь город. Казалось, все кругом догадываются… Да что там, знают: погода тут ни при чем, все куда чуднее. Я втянул голову в плечи. Кулаки утонули в заледеневших карманах, а подбородок врезался в жесткий край воротника, но теплее не стало.
Человеческая река, плотно обхватывая со всех сторон, перекатывала, трепала, ни на секунду не давая прерваться болезненной дрожи. Кто-то обгонял меня, задевая плечами, кто-то дышал в затылок. Бежали, ползли, семенили все эти усталые, бодрые, борзые, невидимые. Людей было уже слишком много. Таких рассеянных, таких податливых. И они пахли… Чертовски приятно.
От боли перехватило дыхание. Я сбился с шага, и немедленно налетели, обругали и помчались дальше, оставив на моей одежде свои запахи. А если попросту толкнуть кого-нибудь, будто бы случайно? Человек ведь может пораниться? И тогда предложить ему платок… И тогда… Только нет платка.
Мои выдохи все больше походили на рык или вой. Еще чуть-чуть, и услышат. Бросятся в стороны. Кто- нибудь завопит. Чего пялитесь? Никого не трогаю. Такой же, как все. Ничем не отличаюсь.
Надо было вырваться, отойти в сторону. Дать себе передышку и перестать озираться. Знаю, что на самом деле безразличен им всем. Пока держу себя, никому нет дела. Пока держу, они и не смотрят на меня. Но все равно так отчетливо ощущались на затылке чужие взгляды, словно кто-то целился из двустволки.
На последнем повороте, у самого входа в кафе стена была измазана кровью. Бурые пятна на светлой известке, смазанные полосы и засохший отпечаток ладони – наверное, пьяному дали в лицо. И он стоял, пошатываясь, стирал вязкую, густую жижу с лица. Давился ею. Держался за угол, чтобы не упасть, и метил, метил все кругом своею кровью.
Едва удержался, чтобы не вцепиться зубами в кусок мокрой стены. С ума я сойду…
Ксения сидела у заиндевевшего окна. Одинокая чашка кофе. Полная окурков пепельница. Официант устал бегать, отчаялся и оставил посетительницу в компании пустых пачек и пустых размышлений. Не успев толком оглядеться, я понял, что ничего не изменилось. Ксюша не улыбнулась мне, напряглась. Зажженная сигарета сломалась в пальцах и немедленно была заменена новой.
Ни слова о моем опоздании, поэтому я не стал извиняться. Сел напротив, так чтобы мы и случайно не коснулись друг друга.
– Совсем зима… Так некстати.
Реплика не требовала ответа. Мне, видимо, отводилась роль молчаливого статиста. Я плотнее запахнул куртку и замер. Маленький зал мягким полумраком окутывал наши фигуры. За пределами световых полос угадывались движения персонала, но ни их самих, ни голосов. Бал привидений.
– Не думай, пожалуйста, что я нашла кого-то лучше. Это нелегко объяснить…
Огонек сигареты вздрогнул.
Что тут объяснять? Я пришел в глупой надежде, что она придумает невероятный, нереальный выход. Или решит оставить все как есть. Или… просто не будет меня бояться. Хотя бы это. За пять лет я, наверное, заслужил такую малость.
Впрочем, все равно. С того момента, как она заперлась в ванной и кричала: «Уходи!», все пошло прахом и перестало иметь значение.
За окном тяжелый снег мелькал в желтых пятнах фонарей и превращался в грязные лужи. Тучи переплетались над крышами домов стаями китов, обезумевших от брачных игр. Небо осыпалось на землю, обесценивая любые разговоры накануне конца.
Не стоило мне приходить.
– Я не могу больше с тобой быть. Ты не
Мой выход: меланхолично пожать плечами, кивнуть и внимать дальше. Ее бледная с синими прожилками рука грубо затушила окурок. У нее теплые мягкие руки и очень тонкая кожа на запястьях. И если… Рот наполнился горькой слюной. Опираясь на столешницу, я поднялся. Глянь-ка, испугалась. Где бы ты сейчас прятаться стала? Под салфеткой? И не надо в меня палочками целиться, не страшно – я же не ролл с огурцом. Что угодно, но только не он.
Толчками просыпался голод. В глазах темнело. Заставил себя успокоиться и молча выйти. Кажется, она меня все-таки позвала. Кажется, это уже не имело значения.
Воздух вливался в легкие пузырящимся шампанским, от холода ломило зубы. До чего приятное ощущение свободы. «Ты не такой, понимаешь?» Кому же понимать, если не мне?
Черно-белый газетный лист пролетел над моей головой флагом финиша. И старта.
Станция была пуста.
Он с тревогой посмотрел через плечо. Но увидеть меня не смог. Оказалось, стать невидимым легко: достаточно самому поверить, что ты пустое место.
Голод тяжело ворочался внутри, подгоняя и не давая расслабиться. Светлый затылок парня удалялся, но время терпело. Некуда мне торопиться.
Он мог сесть в вагон подъехавшего поезда или побежать на эскалатор. Или… что угодно. Черт возьми, я же не желал ему зла!
Эхо двух медленных шагов замерло под сводами – он остановился, чтобы заменить батарейки в плеере. Поезд с гулом ушел.
Я оттолкнулся от стены. Сердце рвано меняло ритм, подстраиваясь под его частоту. Здесь ни-ко-го. Это всего лишь морок. Тень. Наглый серый призрак, которому захотелось погулять. Воздух со свистом вырывался сквозь сжатые зубы, он слышал мое дыхание сквозь треск динамиков, но, словно во сне, оцепенел и никак не мог повернуться. А я теперь стоял слишком близко, чтобы отпустить его.
Клыки мягко вошли в кожу, несколько капель скатилось на пол. Я впился в горячую, терпкую плоть, перекатывая во рту коктейль из сладкой крови, солоноватого пота и жестких ниток свитера. В голове прояснилось. Каждая черточка реальности обозначилась ярко и сочно. Гранитные стены запестрели несчетными оттенками серого. Провода в туннелях загудели изумительной музыкой. Долгожданное воскрешение. Мама моя дорогая, как же долго я сам себе мешал жить.
– СТОЙ! – взорвалось за спиной.
Чертями из табакерки из-за газетного ларька выскочили трое. В воздухе запахло серебром и святой водой. Не вовремя как. Я отбросил обмякшее тело и, не раздумывая, прыгнул с перрона. Стараясь не коснуться рельсов, нырнул в темноту туннеля. Что-то ударилось совсем рядом, в облицовку. Осколки керамики и бетона осыпались на грязные пути. Почти попали, но «почти» не в счет.
Дура в спецовке заткнулась, как только Влад сунул ей сто зеленых «рупий». Повращала глазами, пораздувалась для приличия, но быстро усекла, что больше не обломится. А красные корки Ильюхи намекнули на то, что и это могут обратно забрать.
– Коза. – Влад сплюнул на пол, раздраженно, но без особой злобы глядя вслед станционной смотрительше.
