— Есть ещё одно кото… — завёл речь император. Но никто не мог ничего сказать ему в ответ.
Госпожа была в нерешительности и не знала, как ей поступить.
Отрёкшийся император Сага приблизился к ней и заговорил очень любезно и почтительно:
— Передал ли вам Накатада мою просьбу? У Тосикагэ были причины сердиться на меня, и мысль об этом меня очень огорчает. Жить мне осталось мало, и я хотел бы, чтобы вы меня простили.
— Ничего, кроме благоговения, я к вам не испытываю, — ответила госпожа.[397]
— Кроме этого рюкаку-фу, есть ещё два инструмента: нан-фу и хаси-фу. Я до сих пор помню, как Накатада и Судзуси играли на кото в покоях Гремящего грома,[398] — продолжал император Сага. — При этом показались удивительные облака, небо нахмурилось, и поэтому игру пришлось прекратить. Я всё время сожалею о том, что больше они уже не играли. Мне так хочется услышать эти кото ещё раз! Что касается хаси-фу, то не только я, но и другие знают о нём лишь по слухам, но никто его не слышал. Все строят о нём различные предположения. Если бы вы сегодня поиграли на этом инструменте, это было бы таким блаженством, что я вспоминал бы о нём не только в этом, но и в других беспредельных мирах. И мне горько думать, что ныне я его не услышу, а другим посчастливится в будущем наслаждаться его звуками.
Приближается крайний предел,
И мечтаю, чтоб вы,
Былую досаду забыв,
Звуками музыки дивной
Мне наполнили душу.
Госпожа ‹…› ответила:
— Малым побегом была та сосна,
Когда я струн впервые коснулась.
Если бы могла я,
Ветви те развязав,
Снова на кото играть.[399]
Произведений для нан-фу не так уж много.
«Император Судзаку настроен ко мне очень дружелюбно, и то, что он говорил, очень разумно. Император Сага уже в преклонном возрасте и внушает трепет и уважение к себе. Он вспомнил прошлое, и отказать ему невозможно. Как же поступить?» — думала госпожа, мучаясь сомнениями. Когда-то отец рассказал ей об этих двух кото, хосоо-фу и хаси-фу,[400] и завещал: «Играй на них, когда ты достигнешь вершины процветания или когда опустишься на дно страданий». Среди диких зверей, среди волков играла она на хосоо-фу, но когда какие-то люди, услышав эти звуки, приходили туда, она играть прекращала. И на хаси-фу госпожа до сих пор перед людьми не играла. Но недавно она удостоилась особых милостей: без особых заслуг Накатада сделали генералом, а её самое — главной распорядительницей Отделения дворцовых прислужниц. Она снова думала о завещании отца. Сегодня два императора, пусть и отрёкшиеся от престола, явились специально послушать эти инструменты. Здесь собралось много блистательных принцев, начиная с Сикибукё, — цвет эпохи, много важных сановников, которые служат императору и наследнику престола. И самая знаменитая среди императриц, супруга императора Сага, пожаловала сюда со своими пятью дочерьми, среди которых была супруга Масаёри. Здесь были три высочайших наложницы — Токадэн, Дзиздзодэн и Фудзицубо. Из людей, не принадлежащих к императорскому роду, прибыли почитаемый за свои заслуги в государственном управлении и за личные достоинства первый министр и оба других министра, все пятнадцать высших сановников, придворные третьего ранга, старшие ревизоры Левой и Правой канцелярий, главный архивариус, люди, о которых она слышала и о которых не слышала никогда, — перечислить всех невозможно ‹…›. В таком собрании можно было сыграть небольшое произведение на хосоо-фу, чтобы показать, какой это великолепный инструмент ‹…›, но прикоснуться к хаси-фу — она вспоминала о наказе отца, и ей казалось, что сердце её разрывается. Правда, госпожа играла на нём седьмого дня седьмого месяца, но она сделала это в честь звёзд, а кроме того, хотела, чтобы Инумия услышала хаси-фу, и при этом возле них никого не было… Первая дочь императора Судзаку, чрезвычайно почитаемая всем миром, стала её невесткой, а она сама — бабушкой Инумия и женой министра, но разве это вершина блаженства? Несмотря на то, что её просили оба императора, на хаси-фу она играть не могла. Вот о чём думала госпожа в смятении.
Луна пятнадцатой ночи ярко сияла на небе. Всё вокруг было спокойно. «Сил нет ждать», — вздыхали гости, и госпожа, настроив рюкаку-фу в осенний лад, на котором она начинала учить Инумия, громко заиграла на нём. Она играла необыкновенно красиво, ещё лучше, чем во дворце Чистоты и Прохлады. Кото звучало как множество музыкальных инструментов; казалось, что вместе с госпожой кто-то играл на духовых. Оба императора, принцы, придворные восторгались: «Нам и раньше приходилось слышать рюкаку-фу, но такого великолепного звучания — никогда!» Музыка проникала в самое сердце. «Изумительно! Можно ли ещё где-нибудь услышать подобное?» — продолжали восхищаться собравшиеся.
Затем госпожа настроила хосоо-фу в другой лад и заиграла снова. Посыпался частый град, на небе неожиданно показались облака, звёзды пришли в движение. Но присутствующие не испытывали страха и любовались удивительно красивыми облаками. Собравшиеся в передних покоях сидели очень тесно, и было очень душно и влажно, но вдруг повеяло прохладой. На душе у слушающих стало легко, жизнь представилась им бесконечной. Казалось, что в музыке сосредоточилось всё благоденствие, которое могло быть на свете. Госпожа продолжала играть в том же ладу. Чистые звуки поднимались к небу. Сердца слушающих сдавила печаль. В небесах загрохотал гром, земля содрогнулась. Музыку можно было слышать далеко вокруг, в горах и лесах. Звуки стали скорбными, и все, кто внимал им, вдруг осознали, что в мире нет ничего постоянного, и залились горькими слезами. Из тех, кто слушал госпожу, начиная с отрёкшихся императоров, не было никого, кто бы не плакал. Ветер далеко разносил музыку, и её стало слышно в императорском дворце.
Как раз в это время император садился за вечернюю трапезу. Вдруг непонятно откуда ветер принёс печальные, щемящие душу, полные скорби-звуки. Император в изумлении обратился к придворным:
— Слышите ли вы музыку? Откуда она доносится?
«Это очень странно!» — повторяли придворные. Пытаясь понять, откуда слышится музыка, придворные поворачивались в разные стороны, пока не поняли, что она идёт с восточной или юго- восточной стороны.
— Неужели эти прекрасные звуки доносятся сюда из усадьбы генерала на проспекте Кёгоку? Непостижимо! — произнёс архивариус, бывший в то же время младшим военачальником Личной императорской охраны.
Все мужчины и женщины, находившиеся во дворце, почувствовали глубокую печаль и залились слезами. Сам император был охвачен скорбью и думал; «Как это чудесно!»
— Младший военачальник Нобуката! — обратился он к придворному. — Вместе с кем-нибудь из архива и со стражником, что стоит у водопада,[401] возьмите в конюшне лошадей и отправляйтесь в том направлении, откуда доносится музыка. Может быть, вы не увидите, кто это играет, но доложите, что происходит вокруг.
Император был охвачен горестным чувством, ему ясно открылся закон превращения всего сущего, и он проливал горькие слёзы. Не только высшие сановники, но все, кто находился во дворце, — кормилицы, прислужницы, дамы четвёртого и пятого рангов, архивариусы и низшие слуги — плакали и проникались красотой звучания. Император поднялся со своего сиденья, вышел на веранду и устремил глаза вдаль. Свита последовала за ним. Глядя на облака и внимая дивным гармониям, все забывали о своих заботах и
