ощущали только неизбывную печаль и красоту мира.
Младший военачальник, погоняя коня, двигался на звуки музыки и подъехал к усадьбе на проспекте Кёгоку. Дорога на протяжении двух-трёх те была заполнена тесно стоявшими людьми. В воротах народу толпилось ещё более — ступить было некуда. Нобуката с трудом протиснулся внутрь. Он подошёл поближе и стал слушать; ему казалось, что играли на трёх или четырёх инструментах, и каждый из них был по-своему великолепен. Даже люди необразованные были восхищены. Нобуката, с трудом пробравшись через толпу, приблизился к главному строению и хотел обратиться к отрёкшимся императорам, но они были в таком восторге, что его слов даже не услышали.
— Младший военачальник Личной императорской охраны и архивариус Фудзивара Нобуката прибыл от государя, — прокричал он что было силы.
Госпожа, услышав его, сразу перестала играть. Тогда императоры спросили Нобуката:
— В чём дело?
— Услышав удивительную музыку, государь приказал выяснить, откуда она доносится, и доложить, — ответил тот.
Утерев слёзы и высморкавшись, императоры сказали: «Это действительно чудо». ‹…›
Все, как один, были в изумлении.
— Государь, наверное, беспокоится и ждёт тебя, потому возвращайся поскорее, — сказал император Судзаку. — Мне когда-то посчастливилось слышать, как госпожа играла на кото, и с тех пор я страстно мечтал услышать её вновь. Узнав, что сегодня состоится концерт, я прибыл сюда, и внимая исполнению вблизи, испытал необыкновенное блаженство. Но неужели было слышно даже во дворце?
Начиная с отрёкшихся императоров, всем ‹…› поднесли вино. Немного спустя император Сага сказал:
— Сегодня вечером я был абсолютно счастлив. В своё время во дворце на пирах и праздниках любования цветами мы развлекались сочинением тонких, искусных стихов, беззаботно отдавались приятному времяпрепровождению и приказывали играть на кото. Но после смерти Тосикагэ редко удавалось слышать такое потрясающее мастерство, каким нас порадовали сегодня. Очарованные, мы унеслись душой за облака, и я вдруг подумал: «Не эту ли музыку играют там, в небесах?»
— На хосоо-фу Накатада играл в день рождения Инумия, это было невообразимо прекрасно, — промолвил Судзуси. — А сегодня вечером госпожа — кто из них лучше играет, сказать трудно, — на том же инструменте исполняла произведения в другом ладу, и её исполнение ни с чем не сравнимо. Но кото, звучавшее в ночь встречи звёзд, было ещё замечательнее. Если бы немного поиграли на обоих инструментах, а четверо мальчиков при этом бы танцевали — я уверен, что уже ничего не могло бы подняться выше этого музыкального впечатления.
— Ещё замечательнее, чем этот инструмент? Как же это возможно? — удивился император Сага.
Император же Судзаку ощущал в сердце глубокую печаль. Если игра госпожи может быть ещё проникновеннее и чудеснее, если он услышит музыку, которую ему никогда не приходилось слышать, то он никогда не сможет забыть госпожу. Он испытывал к ней всё более глубокие чувства, которые изумляли его самого.
— Пожалуйста, поиграйте на хаси-фу, — попросил он.
Было уже за полночь, и госпожа под разными предлогами старалась отказаться, но император упрекал её и слушать возражений не хотел.
— Почему же для вас это невозможно?[402] — говорил он, придвигаясь всё ближе к ней. Госпоже было неловко, и она с мукой думала только о том, что ей давно надо оставить мир и жить отшельницей.
— Несмотря на ваше пожелание, я с сожалением могу сказать только то, что никаких особых произведений я больше не знаю. Такие пьесы все уже много раз слышали, хотя бы в день посещения левым министром храма в Касуга. Но если вам угодно, прикажите Накатада принести инструмент.
— Уже давно надо было приказать Накатада, — довольно засмеялся император Судзаку, подозвал генерала и велел ему принести кото. Но тот не двигался с места.
— Государь приказывает тебе. Выполняй же, — забеспокоился Канэмаса.
Госпожа щёлкнула веером, Накатада по этому знаку поднялся и скрылся в башне. Вскоре он появился оттуда с хаси-фу.
Император Сага попросил дать ему взглянуть на него. Инструмент имел необычную форму и был очень красив на вид. Он отличался от тех инструментов, которые привёз Ияюки из Танского государства, и даже от других кото, привезённых Тосикагэ. Император тронул одну струну, и раздался необыкновенный по красоте звук. Очарованный звучанием, он тронул вторую струну, но в ответ не послышалось ничего, даже самого тихого звука, по-прежнему стояла тишина. «Страшный инструмент!» — вздрогнул император. Оба императора были испуганы и велели отнести кото за занавеску дочери Тосикагэ.
Госпожа придвинула его к себе, но слёзы полились из её глаз, и она погрузилась в воспоминания. Кое-как она справилась с собой, успокоилась и приготовилась играть.
Все принцы и сановники со смущённой душой ждали, что будет дальше. Прислуживающие госпоже дамы поспешно вынесли масляные светильники, и вокруг стало светло, как днём.
Посыльный от императора и не думал возвращаться во дворец, он напоминал дровосека, жившего в древности, который, заблудившись в горах, провёл там годы.[403]
Среди всех кото, сделанных в неведомой земле, хаси-фу отличалось самым замечательным звучанием. Именно на этом инструменте семь мастеров с семи гор завещали Тосикагэ исполнять превосходные произведения, которым они его обучили. Госпожа сыграла только то произведение, которому Тосикагэ научился у первого учителя. Инструмент звучал громче и красивее, чем хосоо-фу.
Загрохотал гром, сверкнула молния, земля заколыхалась, как при землетрясении. Слушатели перепугались, и ужас охватил их. Госпожа заиграла только на одной струне — вдруг вода в пруду и канавах поднялась на два сун и потекла потоками по земле. Слушатели не могли прийти в себя от изумления. Госпожа продолжала играть на одной струне, и люди постепенно успокоились. Она заиграла на двух — всё погрузились в печаль более сильную, чем раньше. Слушая эти звуки, глупые вдруг стали умными, гневные умиротворёнными. Бурный ветер затих. Тяжелобольные неожиданно исцелились. И даже те, кто был прикован к постели, не могли не подняться, слушая эту дивную музыку. Казалось, что неприступные скалы, деревья, грозные духи проливают в ответ слёзы. Судзуси, забыв обо всём на свете, внимал всей душой и чувствовал всё большую печаль. Видя, как из глаз императора Судзаку дождём лились слёзы, Судзуси думал с печалью: «Что же он чувствует?» Среди собравшихся не было ни одного, кто бы не был потрясён и не плакал.
Накатада не мог представить себе, что эту чудесную музыку, которую он до сих пор никогда не слышал, играет его мать. Он чувствовал, как сердце его сдавила непереносимая печаль.
Четверо внуков Сагано начали красиво петь, их тонкие голоса были печальнее, чем стрекотание цикад в осеннем поле. Затем они стали танцевать. Император Сага во власти печального очарования, отбивал такт веером, а император Судзаку проникновенным голосом пропел на мотив исполняемого произведения:
— Звукам дивным внимая,
Которыми раньше
Не мог насладиться,
Не знаю, что делать.
Мука сердце сжимает.
Император Сага продолжил:
— Не напрасны мольбы
Были мои,
И внемлю музыке дивной.
