«Ну все, мне конец, — решила я. — Теперь они обыщут всю комнату, найдут меня и бросят в один из донжонов или же просто пристрелят на месте».
Но граф Карлштайн рассмеялся и успокоил Снивельвурста:
— Я полагаю, фрау Мюллер взяла наконец новую горничную. Давно пора было это сделать. Та неряха, что ногу сломала, только и делает, что валяется в постели да ест в три пуза, хотя ни гроша с тех пор не заработала. А вторая, эта девчонка из таверны, тоже никуда не годилась: неуклюжая, противная, вечно во все свой нос совала. Налейте-ка мне бренди, Снивельвурст.
«Ага, это хорошо!» — подумала я, услышав, что граф плюхнулся в свое кресло и, похоже, положил ноги на письменный стол. Затем звякнул бокал, и послышался нежный звук льющейся жидкости.
— И себе тоже налейте. И дайте мне сигару вон из той шкатулки, — сказал граф.
— Вы очень добры, ваша милость. Я за честь почту…
Некоторое время они молчали, затем до моей щели за шкафом донесся запах сигарного дыма.
— Знаете, Снивельвурст, — сказал граф задумчиво, — я не чувствовал себя в безопасности лет… десять, а может, и больше. Странное ощущение. Даже не знаю, как его и описать.
— Я весь внимание, ваша милость.
— Хм-м-м… Впрочем, когда рискуешь, нужно быть готовым к опасности, хоть я и не уверен, что смогу снова решиться на такое… Имейте это в виду, Снивельвурст.
— Какое «такое», ваша милость?
— Решусь заключить еще одну сделку с самим… Князем Тьмы.
— Ах вот как?.. Сделку?.. Я понимаю, что слишком низок и не имею права расспрашивать вашу милость… но, должен признаться, я просто сгораю от любопытства и почтительнейшим образом хотел бы вас просить…
Граф нервно хохотнул:
— Вы хотите знать, о чем идет речь? Так?
— Для меня было бы величайшей честью, ваша милость…
— Ну, ладно. Теперь все позади, и я, так и быть, расскажу вам. Десять лет назад я был беден, Снивельвурст. Ни надежды, ни перспектив — ничего. Все началось неподалеку от Броккена, в северной части горного массива Гарц… Я тогда служил в армии. Понимаете, младший сын, никакого наследства мне не полагалось. Все получил мой старший брат, полный дурак, кстати сказать. В общем, я заключил сделку с Замиэлем. Согласно нашему договору, он должен был получить… Впрочем, вы и сами знаете, что он хотел получить. А мне были обещаны большое поместье, знатная фамилия и богатство. Мы подписали этот договор кровью, Снивельвурст!
Я легко могла себе представить, как Снивельвурст затрясся от страха при этих словах, точно жалкий фигляр в плохом представлении. Граф помолчал немного и снова заговорил:
— Я, правда, не совсем понимал, что это значит, пока не прошло какое-то время. Примерно месяц. Поместье моего отца было весьма скромным — немногим больше обыкновенной фермы. Никто на него особенно и не зарился, разве что мой благочестивый братец да его толстуха жена. Так вот, через месяц Замиэль велел мне убить их.
— Как!
— И я их убил. Поджег дом, и они оба сгорели. Я был следующим в роду, это правда, но совершенно не понимал, какой мне толк от груды пепла. Вот тут-то и проявилась гениальность Замиэля. Уже на следующий день из Женевы пришло письмо, в котором сообщалось, что хозяину нашего поместья (то есть уже мне, понимаете?) по наследству, как последнему мужчине в роду, переходило куда большее поместье: Карлштайн! Так я стал графом Карлштайном. Но, повторяю, никогда больше не решусь я пойти на такое. Нет, только не на такое!
— У меня бы и на один раз никогда смелости не хватило, ваша милость, — проблеял Снивельвурст. — Снимаю перед вами шляпу, салютуя вашей дерзости и отваге! О, до чего же страшную и опасную сделку вы рискнули заключить! Лишь стальные нервы и ледяное сердце способны вынести подобное испытание!
— Кстати, я практически ничем не рискую — в отношении какого-то иного претендента на титул графа Карлштайна. Адвокат достаточно ясно дал мне это понять. Так что поместье теперь мое, мое навсегда, Снивельвурст. Навсегда! Ну, что вы на сей счет думаете?
— Я думаю, что вы оказали честь графскому титулу, ваша милость!
— Ладно, ладно, сядьте же наконец и перестаньте кланяться, — устало сказал граф, и я услышала, как по полу со скрипом протащили второе кресло, потом все стихло, и граф Карлштайн снова заговорил: — Теперь мне, пожалуй, пора подумать и о браке, Снивельвурст. Ха! И о наследнике! Наверное, стоило давно уже об этом позаботиться, но пока надо мной висела эта сделка… не знаю…
— Теперь титул графа навсегда ваш, ваша милость, — снова вступил в разговор Снивельвурст — на этот раз гораздо осторожнее.
Хотя он всегда говорил вкрадчиво, пытаясь угадать настроение своего собеседника и как-то ему соответствовать, но сейчас явно чувствовал себя очень неуверенно. А я так даже и гадать бы не стала, что у графа на уме. Ни за что! Никогда прежде я не слышала, чтобы он говорил так устало и задумчиво. Это совершенно не соответствовало его натуре. За подобной задумчивостью мне чудились мечты кровожадного зверя.
— Навсегда… — медленно промолвил граф. — Странное слово, не правда ли? Навсегда. Ну что ж, почему бы и нет?
— Я не совсем понимаю, ваша милость…
— Почему бы мне навсегда не отказаться от дурных намерений и не провести остаток своей жизни, творя добро?
— Исключительно интересная идея, ваша милость! Но до чего странная!
— Это еще почему? — довольно резко спросил граф, на мгновение вновь выпуская свои острые когти и явно развлекаясь тем, что заставляет Снивельвурста нервничать.
— О! Это так оригинально, ваша милость и… э-э-э… так неожиданно… — запинаясь, стал объяснять секретарь.
— Чушь собачья! А все-таки почему бы и нет? Право же, интересно узнать, каково ощущение, когда…
— Совершаешь доброе дело? — Снивельвурст, видимо, позволил себе глубокомысленно усмехнуться.
— Ну да! Наверняка в этом что-то есть! Ведь не станут же люди просто так, безо всякой для себя выгоды совершать добрые дела? Я допускаю, Снивельвурст, что сейчас нам довольно трудно себе такое даже представить, но должно же это приносить хоть какое-то удовлетворение. В конце концов, посмотрим на это с другой стороны. Любите ли вы, скажем, оливки?
— Благодарю вас, ваша милость! Очень люблю.
— Я всего лишь спросил, дубовая вы голова, а не предлагал! Или черную икру? Скажите, любите вы черную икру?
— У нее восхитительный вкус, ваша милость…
— А понравилась ли вам икра, когда вы впервые ее попробовали?
— Совсем не понравилась!
— Но вы ведь ее съели, не правда ли? Вы видели, что остальным она очень нравится, и решили, что в ней просто должно быть что-то такое… Верно? И в конце концов обнаружили, что она и вам тоже очень нравится, так?
— В точности так, ваша милость! Поистине мастерский анализ!
— Значит, и с добрыми делами будет примерно то же самое.
Возникла небольшая пауза. Я вполне могла вообразить себе физиономию Снивельвурста, который пытается переварить слова графа, сомневаясь в душе не столько в правдивости этих слов, сколько в том, что граф действительно считает себя способным творить добрые дела. Кроме того, Снивельвурст явно прикидывал про себя, как именно подобные намерения могут отразиться на нем самом. Что же касается меня, то я просто в ужас пришла от этих рассуждений. Они куда сильнее встревожили меня, чем откровения графа о том, как он погубил родного брата. И я подумала — и считаю так до сих нор, и до смертного своего часа буду в этом твердо уверена! — что добро следует творить исключительно ради самого добра, а не ради
