крякнул от удовольствия по поводу того, что избавил свои ноги от тяжести тела. Из одного кармана пиджака он достал вороненый пистолет, из другого — серебристый глушитель.
— Знаешь, что это такое? — спросил Клеменца, протягивая глушитель.
Сонни недоуменно взглянул на него. Разумеется, он знал, что такое глушитель.
— В чем дело? — повторил он.
— Лично я не люблю глушители, — продолжал Клеменца, неторопливо навинчивая тяжелую стальную трубку на дуло пистолета. — Я предпочитаю большие, шумные пистолеты; они лучше подходят, чтобы запугать человека, у которого в голове возникли разные мысли. Бах-бабах, все разбегаются, ты спокойно уходишь прочь.
Рассмеявшись, Сонни обхватил руками затылок. Откинувшись назад, он ждал, когда Клеменца перейдет к тому, ради чего затеял весь разговор.
Тем временем Клеменца возился с глушителем. Ему никак не удавалось навернуть его на дуло.
— Речь пойдет о Бобби Коркоране, — наконец сказал он.
— А, — пробормотал Сонни, оглядываясь назад, в окно, словно пытаясь отыскать пропажу, о которой только что вспомнил. — Никак не могу взять в толк, — сказал он, снова повернувшись к Клеменце, причем это прозвучало у него как вопрос.
— Что ты не можешь взять в толк? — спросил Клеменца.
— Дядя Пит, я ума не приложу, черт побери, что думать, — сказал Сонни и тотчас же смутился, поскольку обратился к Клеменце так, как делал это в детстве. Он поспешил преодолеть этот неприятный момент, быстро добавив: — Я знаю, что Бобби стрелял в папу. Я сам видел это, как и все остальные, но…
— Но ты не можешь в это поверить, — закончил за него Клеменца, догадавшись, что он хотел сказать.
— Да, — подтвердил Сонни. — Просто… — Он снова отвел взгляд, не зная, что сказать.
— Послушай, Сонни, — сказал Клеменца, снова принимаясь возиться с пистолетом, навинчивать и отвинчивать глушитель, проверяя, правильно ли тот надет на дуло. — Я все понимаю, — продолжал он, — ты вырос вместе с этим парнем, с Бобби, ты знаешь его всю свою жизнь… — Остановившись, он кивнул, словно удовлетворенный собственным объяснением. — Но Бобби Коркоран должен умереть. Он стрелял в твоего отца. — Покрутив глушитель еще раз, он туго навернул его на дуло и протянул пистолет Сонни.
Тот взял пистолет и уронил его на колени, словно желая поскорее от него избавиться.
— Родители Бобби, — тихо произнес он, — они оба умерли от гриппа, еще когда он был совсем маленький.
Клеменца молча кивнул.
— Сестра и племянница — это все, что у него есть, — продолжал Сонни. — А Бобби — это все, что есть у них.
И снова Клеменца промолчал.
— Сестра Бобби Эйлин, — снова заговорил Сонни, — ее муж Джимми Гибсон… его во время беспорядков… когда была забастовка… убил один из громил Марипозы.
— Кто его убил? — нарушил молчание Клеменца.
— Один из громил Марипозы.
— Откуда тебе это известно?
— Мне так сказали.
— Тебе так сказали.
— Да.
— Потому что кое-кому хотелось, чтобы ты услышал именно это.
— Ты можешь сказать что-то другое?
— Поскольку это связано с профсоюзами, — сказал Клеменца, — мы обязаны знать правду. — Вздохнув, он поднял взгляд на потолок, где полоска света из окна медленно перемещалась справа налево. — Джимми Гибсона убил Пит Мюррей, — сказал он. — Огрел его по затылку водопроводной трубой. Они не ладили друг с другом — подробности я уже забыл, — но Пит хотел скрыть, что убил своего соотечественника, поэтому он договорился с Марипозой. Пит Мюррей с незапамятных времен работал на Марипозу. Вот через кого Джузеппе держал в руке ирландцев.
— Господи… — пробормотал Сонни. Он опустил взгляд на пистолет с глушителем, лежащий у него на коленях.
— Послушай, Сонни, — сказал Клеменца, после чего, как незадолго до этого Вито, положа руку Сонни на колено. — Это очень тяжело. Полицейские, военные… — Похоже, ему никак не удавалось подобрать подходящие слова. — Надень на человека форму, скажи ему, что нужно кого-то убить, потому что это плохой тип и его надо убить, — и тогда любой сможет нажать на спусковой крючок. Но в нашем ремесле порой приходится убивать тех, кто, возможно, приходится тебе другом. — Остановившись, Клеменца пожал плечами, словно ему требовалось самому осмыслить это. — Пришло время тебе определиться, — сказал он. — Бобби Коркоран должен умереть, и это сделаешь ты. Он ранил твоего отца, Сантино. И этим все сказано. Он должен умереть, и это сделаешь ты.
Сонни снова уронил пистолет на колени и уставился на него, как на какую-то головоломку. Наконец он взял пистолет, черный, тяжелый, с дополнительным весом глушителя. Сонни все еще не мог оторвать взгляда от пистолета, но тут открылась и закрылась дверь, и до него дошло, что Клеменца вышел из комнаты. Он покачал головой, не в силах поверить в то, что это происходит на самом деле, хотя пистолет был здесь, в его руке, большой и тяжелый. Оставшись в одиночестве, в полной тишине, Сонни взял пистолет за ствол. Непроизвольно повторив движения своего отца, он подался вперед, уронил голову, провел пальцами свободной руки сквозь волосы, затем обхватил лицо руками, прижимая к виску холодную рукоятку пистолета. Положив палец на спусковой крючок, он сидел в тишине, не шелохнувшись.
Фредо проснулся в темноте, уткнувшись лицом в подушку и подогнув колени к груди. Какое-то мгновение он не мог сообразить, где находится, затем постепенно к нему вернулось возбуждение вчерашнего дня, и он понял, что лежит в своей кровати, вспомнил марш и то, что его отец был ранен, но ничего страшного не произошло. Фредо видел отца. Мама разрешила им с Майклом одним глазком взглянуть на него, после чего отправила их наверх в свою комнату, подальше от суеты, царящей в доме. У папы рука висела на перевязи, но выглядел он хорошо. Фредо так и не знал, что же произошло после того, как его отправили домой. Он попытался было подслушивать за дверью, но мама пришла к ним в комнату и заставила их с Майклом делать уроки, так что он не смог ничего услышать. Им даже запретили включать радио, и мама строго-настрого запретила Майклу рассказывать брату о случившемся. Они легли спать. И все же Фредо знал, что во время марша началась стрельба и папа был ранен в плечо. Он лежал в кровати, мысленно прокручивая события минувшего дня, и злился на то, что ему не повезло и он пропустил такие события. Быть может, если бы он был там, ему удалось бы защитить отца. Быть может, ему удалось бы спасти его от пули. Может быть, он бы закрыл отца своим телом или оттолкнул бы его в сторону. Фредо сожалел о том, что его там не было. Сожалел о том, что у него не было возможности показать отцу и всем остальным, что он уже не ребенок. Если бы ему предоставилась возможность спасти отца, все бы это поняли. Ему уже пятнадцать. Он не ребенок.
Наконец Фредо оторвал лицо от подушки и перевернулся на спину, стряхивая остатки сна. У противоположной стенки Майкл лежал в кровати, накрывшись с головой одеялом, и из-под края пробивалась полоска света.
— Майкл, чем ты там занят? — шепотом спросил Фредо. — Ты там читаешь?
— Ага, — донесся приглушенный голос брата. Откинув одеяло, Майкл высунул голову. — Мне удалось стащить внизу газету, — сказал он, показывая Фредо вечерний выпуск «Миррор». На первой полосе была фотография маленького мальчика, лежащего на тротуаре, свесив с бордюра руку. Над снимком был заголовок огромными буквами: «Гангстерское побоище!»
— Вот те на! — воскликнул Фредо, соскакивая со своей кровати и забираясь на кровать к брату. — И что здесь пишут? — Он выхватил у Майкла газету и фонарик.
— Здесь говорится, что наш папа гангстер. Что он большая фигура в мафии.
Перевернув страницу, Фредо увидел фотографию, на которой его отца усаживали в полицейский
