В Мортлейке деревья и изгороди вдоль реки высеребрены инеем, на фоне твердого синего неба выглядят словно декорации театра. Дорожка от реки наверх поскрипывает под ногами, схватилась от ночного мороза, кажется, будто следы ног и отпечатки колес прорезаны в сверкающем граните. Солнце висит низко, но светит ярко, бледным золотом заливая ландшафт и косую крышу дома. Красиво — а на сердце у меня свинцовая тяжесть, и, когда Джейн Ди распахивает передо мной дверь, я вижу на ее лице следы слез. Она торопливо обнимает меня и буквально вталкивает в дом.
— Поговорите с ним, Бруно! Меня он не слушает! — Голос ее срывается от волнения.
Я приостановился было, но потом решил не задавать ей вопросы, прямиком пройти к главе семейства.
Лаборатория пуста. Ни дыма, ни вони, не кипят котлы, не булькают реторты. Оборудование разобрано. Ди стоит возле рабочего стола, без разбора сбрасывая в открытый сундук книги. Я откашлялся, и он поднял голову, заулыбался так, что все лицо пошло глубокими морщинами.
— Бруно! — Он с неожиданным для его лет проворством перепрыгнул через ящик с бутылками, задел его ногой, но и внимания не обратил на стеклянный звон, кинулся обнимать меня, стиснул медвежьей хваткой.
— Смотрю, настроение у вас отличное! — заметил я (надеюсь, без лишней горечи).
— А как же иначе, друг мой? — Держа за плечи, он слегка отодвинул меня от себя и сияющими глазами заглянул в мои глаза. — Богемия, Бруно! Ты только представь себе! Прага! Даже ты в своих странствиях не добрался до Праги. Двор императора-философа, искателя тайных истин. Там никто не преследует и не судит людей, взыскующих древнего, не вошедшего в писания Отцов Церкви знания. Нет, таких, как мы, там чтут и всячески поощряют. — Он легонько встряхнул меня для пущей убедительности. — Император Рудольф — самый просвещенный в Европе правитель. Говорят, его двор полон редчайших чудес. Деревянные голуби, которые и впрямь летают и…
— Не уезжайте! — вырвалось у меня. — Зачем? Генри Говард сидит под домашним арестом, и скоро его переведут в тюрьму Флит, Фаулера будут судить за убийства фрейлин, вы вне подозрений.
— Сам знаешь, не так все просто. — Он потупился, радость его угасла. — Вчера ко мне наведался секретарь графа Лестера.
— Чего он хотел?
— Принес мне подарок королевы. Сорок червонцев.
— Так вы по-прежнему в фаворе! — просиял я.
— У нее — да. — Доктор Ди подергал себя за бороду. — Но никак не у Тайного совета. Нет, Бруно, то был прощальный подарок, и я был бы глупцом, если бы превратно его понял. Залог ее доброго ко мне расположения, но в то же время и награда за то, что я не доставлю ей хлопот, уеду сам. После этих событий Бёрли издаст еще более строгие законы против астрологов и всех, кто занимается прорицаниями. Королева не сможет больше открыто покровительствовать мне. Она предложила мне выход, и я с благодарностью ухватился за него. Мне пятьдесят шесть лет, Бруно, а тут такой шанс! — Ему удалось вернуть звенящую ноту энтузиазма в голос.
— Но как же… — Я повел рукой вокруг.
«Как же я?» — рвалось с языка, и я проклинал свой эгоизм. Лондон без Ди, а с Сидни общаться не велено — горестное одиночество еретика на чужбине. При виде разоренной лаборатории, книг, сброшенных в сундук, я понял, как мне будет недоставать учителя.
— Как же ваши книги? — пробормотал я наконец.
— Брат Джейн переселится сюда, присмотрит за библиотекой, — отмахнулся он. — И ты, Бруно, пользуйся ею по-прежнему, даже и не сомневайся.
На языке вертелся вопрос, считает ли и Джейн это замечательным шансом: поднять всю семью с места и отправиться с двумя малолетними детьми на другой конец Европы. Ответ на этот вопрос я прочел еще в дверях, на лице Джейн, а вот как она хотела, чтобы я повлиял на ее мужа? Доктор Ди прав: все еще бродят страшные слухи об убийствах при дворе, все еще распространяются апокалипсические пророчества, и правительство должно действовать сурово, чтобы восстановить порядок. Выхода у Джона Ди нет, новые законы заведомо будут для него неблагоприятны, а так Елизавета высылает своего астролога, сохранив и жизнь, и имущество, и репутацию. И сам он молодец, что принимает изменения как счастливое начало нового периода в жизни — я уже семь лет пытаюсь приучить себя именно так относиться к различным превратностям судьбы, но с каждым днем это дается все труднее. Ностальгия настолько остра, что все преимущества Англии — книги, возможность писать, отсутствие страха перед инквизицией — не заглушают тоски по дому.
— Иди сюда. — Ди поманил меня за собой в кабинет, где в начале этой повести я стоял подле него, когда Нед Келли общался с миром духов.
Здесь тоже все оборудование разобрано, складывается в сундуки для дальней дороги. Магический кристалл и восковые печати уложены в красивую шкатулку, накрытую алым шелком, подле нее стопка тетрадей и дневников.
— Скажи, — похлопал он по крышке сундука, приглашая меня садиться, — Говарду уже предъявили обвинение?
— Пока допрашивают. Единственная улика — карта гаваней и список католических вельмож, который нашли у Трокмортона, когда перехватили его по пути в Шеффилд. Следователи пытаются доказать, что бумага написана рукой Говарда, а он это, разумеется, отрицает. Королева приказала действовать как можно осторожнее.
Распоряжение королевы сильно тревожит меня, хотя с Ди я этой заботой не делюсь, довольно с него своих. Она запретила «жесткий подход», как ей угодно было это назвать, и Тайный совет, по сути дела, бессилен, а если Говарда не уличат в измене, ее величество, скорее всего, попросту освободит его в угоду своим католическим подданным. И я не сомневаюсь, что, оказавшись на свободе, Говард займется мною.
— Но ведь усадьбу Арундел обыскали? — Ди бродил по комнате, что-то переставляя, ему тоже было не слишком-то уютно среди такого разорения.
— Снизу доверху, как сказал мне Уолсингем. — Я помедлил и добавил: — Книгу так и не нашли. Он бы сказал мне, если б она попала им в руки.
Ди сокрушенно покачал головой:
— Подумать только, ты держал ее в руках. Послушай, Бруно, там, в Богемии, я загляну в каждый трактат, в каждый старинный манускрипт по криптографии, какой только удастся найти. Я буду консультироваться с лучшими учеными при дворе императора Рудольфа. А ты, — наставил он на меня палец, — ты добудешь книгу.
— В доме Трокмортона никаких улик против Филипа Говарда не нашлось, — продолжал я. — Граф с супругой благоразумно удалились от двора. Готов прозакладывать любую сумму: Генри передал ему книгу на хранение еще до ареста.
Ди склонил голову, обдумывая мои слова:
— Что ж, этим и займись, пока я буду в отъезде. — Он улыбнулся печально. — А Трокмортона и Фаулера конечно же повесят?
— После того, как их хорошенько обработают в Тауэре, — уточнил я, и на том разговор прервался.
Фаулер, как и обещал, ни в чем не признавался. Опытнейшие дознаватели не могли вынудить его повторить те слова, что он говорил мне в задней комнате подозрительной таверны в Саутуорке. На всякий случай Уолсингем собрался после юбилея наведаться в Шотландию и постараться убедить молодого короля Иакова, что мирные отношения с Елизаветой послужат к вящему благу его королевства. А пока что Тайный совет все усилия направлял на то, чтобы выяснить, не осталось ли на воле заговорщиков, готовящих покушение в праздничный день.
— Эта страна… — заговорил после паузы Ди и развел руками: слова не шли с языка. — В твоем возрасте я уповал, что Елизавета Тюдор одарит нас истинной свободой от суеверий и тирании Рима. Но когда я вижу, какова цена этой свободы, я начинаю сомневаться, стоит ли она того. Уолсингем говорит, что ради блага многих нужно проливать кровь, но я — я не знаю. — Он тяжко вздохнул. — Я буду рад на время
