узкий пригорок. Клэри считала, что здесь они с Джебом похоронили свои ошибки, однако, вспомнив об этом, Джон Юстас не засмеялся. Клэри больше нет, и вместе с ней исчезли все ее мысли и представления.
Не было в живых и матери Клэри, добрейшей, милейшей женщины, являвшейся полной противоположностью его жене. В нем шевельнулось чувство вины. Раньше Джон Юстас часто желал, чтобы его дочь и Клэри поменялись местами. Теперь же, считал он, хотя его дочь наверняка мечтала навеки воссоединиться с Клэри на небесах, внучке сейчас наверняка очень жарко — жарче, чем в летний день в Эльвире.
«Сколько их уже ушло, — подумал он. — И плохих, и хороших. У старости есть очень неприятная сторона — все от тебя уходят. Ушли даже младшие. Кто вышел замуж, кто устроился на работу в другой, более благополучный экономически штат, а самые младшие, которым сейчас восемнадцать и двадцать лет, учатся в колледже. Джеб оплачивает учебу Этана в Университете Кентукки и Мерилл в Университете Огайо».
Покачиваясь на каблуках, Джон Юстас стоял и слушал сонное бормотание ручья и птичье пение в лесу на другом берегу. Засунув руки в карманы своих широких коричневых брюк, он обнаружил в одном из них недавно присланный Джебом чек с припиской: «По-По, я за неделю зарабатываю больше, чем ты, наверно, получал за год в лучшие времена своей практики в Эльвире. Пожалуйста, трать их, а?»
Рот Джона Юстаса слегка скривился, и находящийся перед ним ландшафт начал расплываться. Нужно будет снова проверить глаза. Возможно, это катаракта. Слава Богу, Джеб унаследовал материнскую заботливость, а не подлый характер отца. Хотя Клэри удачно вышла замуж — за этого модного хирурга, который годился ей в отцы (по мнению Джона Юстаса, Клэри и искала себе отца, а не мужа), — она никогда не предлагала деду лишних денег, ни копейки не прислала для младших и не помогала своей матери, когда та заболела.
Джеб уже тогда оплачивал ее больничные счета. Когда еще жил в Нэшвилле, еще до того, что он называл прорывом. Каждый месяц он присылал Джону Юстасу чек вроде того, что сейчас лежал в кармане брюк, и каждый месяц Джон Юстас добавлял его к пачке необналиченных чеков в ящике своего письменного стола.
Когда-нибудь Джебу могут понадобиться эти деньги. Так же как его дед, которого, может быть, скоро не станет.
«Ты всю жизнь работал, — постоянно твердил ему Джеб. — Пора уже угомониться. Почему бы тебе не продать свою практику и не поехать со мной? Ты сможешь поздно вставать, глазеть на хорошеньких девочек, нюхать цветы и толстеть… Составь мне компанию».
«Я принадлежу Эльвире, мой мальчик», — отвечал Джон Юстас. И ты тоже, всегда добавлял он, но редко произносил это вслух. Внук знал его мнение, которое не изменилось за те десять лет, пока Джеб отсутствовал. А когда Джон Юстас все-таки произносил эти слова, его внук очень сердился. Или хуже того — становился задумчиво-печальным.
В общем, Джон Юстас продержался столько, сколько мог, а затем временно передал своих немногих оставшихся пациентов юному выскочке с роскошным новым офисом в самой Эльвире и шикарным «БМВ» и присоединился к Джебу.
Джону Юстасу это совсем не нравилось, однако он искренне любил своего Джеба, своего тезку, Джона Юстаса Борегарда Стюарта Коуди. Раздумывая о своем последнем «визите», он некоторое время постоял у ручья, где когда-то они с ним ловили рыбу и разговаривали, придя к выводу, что жизнь прекрасна, и где давным-давно играли Джеб и Клэри. Где Джеб плакал на груди Джона Юстаса, когда потерял свою жену и сына.
Джон Юстас вынул руки из карманов и поднес к глазам искривленные пальцы. Пусть у Джеба большой талант и толстый кошелек, но этому мальчику нужен его дед, а значит, Джону Юстасу стоит жить. Они нужны друг другу. В сгущающейся темноте старик под тихое бормотание ручья и утихающее вдали вечернее пение птиц двинулся вверх по склону, не обращая внимания на свое тяжелое дыхание и боль в суставах.
— Всю свою молодость ты заботился о других, — сказал он вслух, пользуясь тем, что Джеба нет рядом и он не может ему возразить. Джон Юстас посмотрел на свой скромный дом. — Ты никогда не заботился о себе.
Джон Юстас заморгал, пытаясь унять набегавшие слезы. Он всем сердцем любит Джеба. Он все для него сделает.
Сюзанна с давних пор привыкла заботиться о себе сама. Поскольку никому и никогда до нее не было дела, ответственность за свои поступки она несла также сама. Ко времени окончания колледжа такой порядок вещей ей уже нравился. Если делать все самой, для разочарования не остается места.
Такая независимость имела свою негативную сторону — Сюзанна обнаружила, что не умеет заставлять работать других. В результате весенняя кампания по сбору средств в фонд Комиссии по искусству отнимала у нее все время. Посмотрел бы теперь на нее Джеб!
Вчера Сюзанна легла спать в три часа ночи, и, если не произойдет чуда, сегодня будет не лучше.
Нужно ответить еще на дюжину телефонных звонков и…
— Леди!
Шагнув на нижнюю ступеньку крыльца, Сюзанна остановилась. Обернувшись, она обнаружила ту же самую маленькую темноволосую девочку, которую видела здесь месяц назад. Да, девочка вроде та, все те же джинсы и тенниска, хотя теперь ее личико казалось чистым, а волосы — причесанными. Теперь одежда ребенка уже больше соответствовала нынешней теплой погоде. Но что случилось? До сих пор девочка не заговаривала с Сюзанной.
— Привет! — улыбаясь сказала Сюзанна и присела на ступеньки, чтобы видеть лицо ребенка. — Как тебя зовут?
— Миранда.
— Какое красивое имя! Ты живешь здесь поблизости? — Может быть, она ее новая соседка? Из соседей Сюзанна знала только ближайших.
— Нет, — сказала Миранда, протягивая к ней руку. — У вас есть деньги?
Застигнутая врасплох, Сюзанна засмеялась:
— У меня есть несколько долларов. Зачем тебе?
— Вы живете в большом доме. Водите большую машину. Я видела, как вы выходите из вашего гаража. — Девочка указала пальцем на закрытые двери. Гараж соединялся лифтом с холлом возле кухни, но этим подъемником Сюзанна пользовалась нечасто. Она редко ездила и на машине, предпочитая ходить пешком или брать такси, избегая таким образом проблем с парковкой. — Вы богатая?
На миг смутившись, Сюзанна встала.
— Тебе нужны деньги? — спросила она.
— Только на ужин. Правда, моя мама не разрешает мне выпрашивать деньги или вещи. Она говорит, что сейчас мы бедные, а когда мой папа вернется, у нас будет свой дом. — Миранда сделала паузу. — Может быть, это будет большой, красивый дом — как у вас.
Сюзанна полезла в свою сумочку, достала оттуда несколько кредиток и сунула в руку девочке.
— А где вы сейчас живете?
Миранда указала на аллею метрах в тридцати от дома Сюзанны:
— Там есть старая машина, и мы с мамой там спим.
— А где сейчас твоя мама? — спросила Сюзанна, чувствуя охватывающий ее ужас.
— Ищет работу. — Девочка посмотрела на Сюзанну своими большими глазами. — Папа ушел потому, — сказала она, — что не смог найти работу. С нами все будет хорошо.
Сюзанна поняла, что эти слова как заклинание повторяла мать девочки, стараясь, видимо, утешить ее ночью, когда они засыпали в брошенной машине. Ребенок был бездомным, и сердце Сюзанны сжалось, как это было в Нью-Йорке, когда они с Джебом кормили уличную женщину, а он хотел отдать ей свое пальто.
— Конечно. — Она вновь протянула руку к сумочке. — Миранда, я хочу, чтобы ты отдала своей маме вот это. — Она вырвала страничку из своего блокнота. — Это мой номер телефона и адрес. Скажи, чтобы
