После бала

Бросьте эту бузу с маслом!.. Музыка, давайте самое веселое! Людмила, пойдем танцевать! Маша, Дудкин, красавицы, цвет колхозов, разводите веселье до утра!

Снова, как и вначале, музыка, танцы.

КАРТИНА ВТОРАЯ

В доме Маши в ту же ночь. Маша, Людмила, Евдокия.

Евдокия. Мало гуляли, не по-нашему празднуете. То-то мы!

Маша. То-то вы!.. Сама говоришь — к рождеству побираться ходили.

Евдокия. Это ж в молодости было. Я говорю, как после замужества мы жили.

Маша. Жили! Если бы не Адам Петрович, мы бы с тобой с голоду пропали. Если бы не они (указала на Людмилу), мы бы теперь на кладбище лежали.

Евдокия. Это, милая, уже при твоих большевиках.

Маша, А до моих большевиков соль занимали. Сама рассказывала. Спи, мать!

Евдокия. Заносчивая, модная, как барыня! Платье какое, всю облегло… как нагую. Тьфу! Я б такого платья в молодости никак не надела. Тьфу! (Ушла.)

Маша (Людмиле). Чего молчишь? Пришла, села, подперлась рукой, как старуха, и смотрит на меня, как будто не видала. Какая у тебя прическа трудная… как срисованная. Ты плоишься?

Людмила. Маша, не говори «плоишься» — это дурацкое слово.

Маша. Хорошо. Спать ляжешь?

Людмила. Нет, пойду, на улице постою. Голова болит.

Маша. Ты меня всегда учишь, как слова говорить, какие книжки читать, а вот про любовь ничему не научишь.

Людмила. Меня самое надо учить.

Маша. А по этому делу инструкций каких-нибудь, тезисов, что ли, нету?

Людмила. Каких тезисов?

Маша. Словом, руководящего материала для любви нету?

Людмила. Ты же Пушкина у нас читаешь, ты «Евгения Онегина», по-моему, уже наизусть выучила. Там очень много руководящего материала для любви.

Маша. Это само собой. А ты скажи мне лучше вот что. Если свободная барышня пишет, свободному кавалеру письмо, то это и теперь неприлично или только при старом режиме?

Людмила. Видишь ли…

Маша. Нет, ты мне скажи: да или нет?

Людмила. В самом деле, написала бы я? Нет.

Маша. Значит, я бы написала. И знаешь, почему? Ты обманываешь. Ты бы написала. Я тебя тоже знаю. Я тебя тоже понимаю. Ну, дорогая, ну, засмейся, ну, давай говорить про любовь!

Любви все возрасты покорны;
Но юным девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как в бури…

Думаешь, не знаю? Да, да… Как бури… Сейчас вспомню.

Как бури внешние полям…
Ее порывы благотворны…

Людмила. И не внешние бури, а вешние. Читаешь, а не понимаешь смысла.

Маша. Конечно, вашего Пушкина нам нельзя понять. Прочитай, Маша, роман «Лапти». Если для нас, то «Лапти», а если для вас, то Стендаль.

Людмила. Как ты сказала?

Маша. Стендаль.

Людмила. Где Стендаль? У кого ты видала?

Маша. Кременской перед балом принес книжку, а ты и не знаешь?

Людмила. Где? (Взяла книгу.) Вот милый.

Маша. Ага, милый!

Людмила. Что?

Маша. Жук пролетел.

Людмила. Ворчишь?

Маша. Ворчу. (Ворчит.) А говорит — нет… Милый!.. Уходишь? Голова болит?

Людмила. Да, болит. Поцелуй меня.

Маша. Пожалуйста. (Целует.) Только ты меня не унижай. Не такая я темная, и Пушкина я теперь понимаю. Не все, конечно. Чего не разберу — узнаю.

Людмила ушла.

«Милый!..» Какое вам дело, что он милый? Пожалуйста, без милых!.. Мы сами знаем, что он милый. И вот сейчас возьму первая и напишу ему письмо, что я его очень люблю. Да. Легко сказать… А что? Если бы это было нарочно, а то… Как же я ему первая напишу? «Уважаемый товарищ Кременской, я вас второй месяц…» (Хохочет.) Вот, скажет, дура! Может, написать «Любви все возрасты покорны»? И выйдет, что я несовершеннолетняя. Окончательно не знаю, как ему написать. Не голова, а редька! Все-таки не писала же я таких писем, и никто нас этому не учил. «Еще кланяемся, с тем до свиданья». «И еще кланяюсь вам, товарищ Кременской… С тем до свиданья…» А как на Самом деле составляла Татьяна письмо Евгению Онегину? Как она возвышала любовь? Татьяна была поумнее меня, можно сказать… Куда она прячет сочинения Пушкина? Сейчас был здесь. (Ищет.)  Где же Пушкин? Надо же мне учиться сейчас. Вот он-сам Пушкин.  (Перелистывает.) «Уж небо осенью дышало…» «Деревня, где скучал Евгений…» Дальше: «Он слушал Ленского с улыбкой…» «Сердечный друг, ты нездорова…» «Оставь меня, я влюблена…» Вот оно, начинается!

Письмо Татьяны предо мною:
Его я свято берегу.

Фу, у меня даже сердце трепещет! Я тоже нездорова. Вот оно…