все бормочет – бредит. Я прислушивался – может, проболтается – как знать. Осмелюсь доложить, ничего ценного – плетет одну только нелепость.
Витька чуть приподнялся на руках.
– Огонь… Огонь… Анука. Убили, черти. Эх, люди-дикари… Ее-то за что убили?
– Подними его, Круговой, – приказал поручик.
Казак поднимать не стал. Он будто приуменьшался ростом и сконфузился.
– Ваше благородие, может, тифозный он? Я сейчас смекнул, зараза это – болезнь…
– Не утомляй…
– Ваше благородие, сами изволили слышать – все время бредит. Вот истинный крест – тифозный он.
Встала женщина, попробовала Витьку поднять, да одна не смогла – светлоголовый парень ей помог.
– Гимназист вроде, – сказал казак. – Ишь, как чудно вырядился. Может, тронутый.
Витька рванулся, закричал:
– Не смейте! Отпустите! Вы не имеете права меня женить. Я не хочу!.. А ты, Анетта, я тебе скажу. Ты себе на уме. Ты лжива, как твои слезы…
– Буйство на почве безумия, по причине тифа, – уверенно объяснил казак.
Поручик посмотрел на него брезгливо.
– На почве безумия! По причине тифа! Эх ты, сукно. – Затем он бросил взгляд на женщину, как бы призывая ее стать свидетелем своей образованности. – Я полагаю, гимназист роли в спектаклях играл. Если бы не образование, я бы, пардон, в артисты пошел. С детства в себе склонность к этому наблюдаю. Восторги, кумиры, аплодисменты. Ля-ля-ля-ля…
– Воды бы, – сказал светлоголовый парень.
– Пожалуйста, доктора, – сказала женщина.
– А в морду-с? – Поручик восторженно повертел перед лицом светлоголового кулак с перстнями. – Положить гимназиста и не касаться. Может, он дворянского происхождения.
– И не касаться! – казак каблуками клацнул, словно выстрелил. – Может, гимназист дворянский сынок.
Наверху звякнула щеколда. Девчонка прокралась по лестнице во время того разговора и, приоткрыв дверь, выскочила наружу.
– Держи! – завопил казак.
Чья-то сильная рука впихнула девчонку обратно. Девчонка покатилась по лестнице, голося:
– Мне на двор! Фараоны несчастные.
Казак еще раз каблуками клацнул.
– Думала – умная, а сама – дура. Нешто там часового нет?
Светлоголовый парень положил Витьку на пол. А девчонка, проходя мимо, пнула Витькину фетровую мушкетерскую шляпу ногой.
– У некоторой буржуазии от революции нервы сдают, – сказала она. – Революция – это тебе не в ложе-бенуаре конфеты кушать.
Поручик поморщился.
– Не утомлять! – рявкнул казак.
Девчонка ему язык показала и отскочила.
– Ну я тебе, чертова девка, шомполов нагадаю.
Приложив пальцы к вискам, поручик подождал, пока стихнет шум, а когда стихло, спросил, растягивая слова:
– А вам, сударыня, мои распоряжения мимо уха?
– О, боже мой, неужели вы не видите – ему требуется помощь.
– Не сдохнет. Еще не выяснено, кто он.
Женщина побледнела. Глаза ее засверкали темным огнем. Она распрямилась, простерла руку над Витькой:
– Поручик, побойтесь бога! Неужели это говорите вы – русский офицер? Кощунство. Разрушены святыни! Неужели честь офицера уже ничто? Вы вспомните те гордые слова: «Русский офицер тверд, как алмаз, но так же чист. Он строг, но не жесток. Он воин, но не палач!»
Поручик поклонился, расправил свои темно-красные галифе из заграничного бостона:
– Пустые фразы. Пустое мушкетерство!
Витька поднял голову.
– Эх, мушкетеры – собаки короля. Где ваша честь?.. Смотрите, смотрите! Синие вороны. Их много. Все небо закрыли. Сюда летят…
