обивке, стояла поручикова нога в сапоге, сверкающем от солдатского злого усердия.
Женщина смотрела на поручика так, словно был он всего-навсего первоклассник.
– Вы что, не поняли? Снимите ногу! Кресло это начала восемнадцатого века. Художественная ценность.
– Аристократы чертовы! – Глаза поручика остудились, их словно инеем прихватило. Он вырвал у Витьки мушкетерскую шпагу и принялся неистово колотить и колоть художественное кресло. – Вот вам. Вот. Вот! – Затем, поостыв, уселся в кресло и задрал ногу на ногу.
– Господи, какой позор, – женщина посмотрела на девчонку, на Витьку, на парня светлоголового. – Вы молодые, – сказала она. – Вам долго жить. Заметьте, нет ничего гнуснее мещанина, когда он утвердится в креслах. И ничего трусливее.
Поручик быстро забарабанил пальцами по резному подлокотнику.
– Тэк-с, тэк-с… А говорите, вы не большевичка.
– Нелепо! Я не могу быть большевичкой. Но от вашего блистательного хамства меня мутит гораздо больше, чем от их революционной фамильярности.
Девчонка, она была тут как тут, все слушала разинув рот и кулаком свою ладошку месила.
– Во дает барынька, – сказала она. – Крой их гадов-паразитов.
Поручик указал рукой наверх.
– Прошу, сударыня. Полковник у нас крутой. Дворян не жалует. Он, к счастью, без всяких предрассудков.
Они еще не дошли и до середины лестницы, как дверь наверху отворилась. Круговой впихнул в подвал избитого раненого красногвардейца.
– Сознался? – спросил поручик.
– Никак нет. Он из нашей волости. С наших-то легче голову срубить, чем говорить заставить, – упрямые козлы.
Красногвардеец прошел мимо женщины:
– Эх, барыня. Я ж говорил вам, объяснял. Не ваше дело чапаевцев лечить… Зверюга. – Красноармеец показал на потолок и крикнул поручику в лицо: – Да не причастная она!
– Заступники у вас, увы… – Поручик приложил руку к козырьку. – Не мешкайте, сударыня. Полковник не любит ждать.
Женщина скрылась за дверью. Поручик прошипел:
– Ишь, недотрога-цаца… Князья, бояре, белоручки, пустомели предали Россию, а мы расхлебывай. Мы кормим вшей в окопах, а они упрятывают бриллианты и бегут, как крысы с корабля.
Когда заключенные остались одни в подвале, Витька спросил:
– А где Чапаев?
Девчонка прошлась вокруг него, вихляясь, сунув руки в карманы кофты.
– Вопросики задаете? А может, вам, ваша благородия, господин графенок, его планы рассказать насчет стратегии, как вашу белую силу бить?
– Какой я тебе графенок?
– Князенок, что ли?
– Да я просто… Витькой меня зовут.
Девчонка засмеялась.
– Ишь заливает – выкручивается. Ты мой революционный взор не обманешь. Я тебя, контра, насквозь просматриваю и чую… – Девчонка потянула остреньким носом. – Сдобными булками от тебя разит. – Она подняла к Витькиному лицу руки с растопыренными грязными пальцами, уцепила его за нос. – Как дам промежду ушей, так и перестанешь сдобными булками пахнуть. Кровосос рабочего класса.
Витька отпрянул. Такую несправедливость он стерпеть не мог. Он размахнулся и… промазал. Девчонка ловко пригнулась.
– Я тебя за кровососа! – Витька бросился вперед. И поскольку масса у него была больше, да к тому же он разбежался, то опрокинул девчонку навзничь и уселся на нее верхом.
– Возьмешь назад кровососа?
– Кровосос ты и есть! – девчонка завизжала. – На вот тебе – получай! – И укусила Витьку в колено.
Витька взвыл уже в воздухе, так как светлоголовый парень его приподнял за шиворот и поставил в сторонку.
Девчонка тут же вскочила, поправила волосы.
– Можно, я этому гимназисту поперек тела пройдусь? – спросила она, ни к кому, собственно, не обращаясь.
Витька снова бросился на нее за такие слова. Но она подставила ему ножку, да вдобавок еще дала по шее. Витька упал.
– Я покажу ему нашу революционную силу! – Девчонка хотела навалиться на Витьку сверху, но светлоголовый парень ее удержал.
– Оставь ты его, пускай дышит.
