Витька сел на пол – завыл:
– Большевик я! Большевик!
Когда в подвальных закоулках улеглось эхо, разбуженное Витькиным криком, девчонка хмуро сказала:
– Большевиков вон как отделывают, – она кивнула на раненого. Девчонка всхлипнула. – Ну зачем ты, зачем ты такой гад? Поиграть тебе захотелось? Сидел бы дома, ел бы сдобные булки с изюмом…
В голове у Витьки было пусто, как в квартире, из которой навсегда уехали жильцы. Только какие-то тени, как пятна на выцветших обоях. Что-то здесь было, а что?
В подвал спустились казак и поручик. Казак остановился у лестницы – винтовка к ноге. Поручик, проходя мимо, тронул Витьку за подбородок.
– Не нужно волноваться, большевичек. Как говорится, мы с вами еще гульнем в «Метрополе».
От его слов стало Витьке совсем плохо, словно его уличили в воровстве.
– Выходи на середину! – скомандовал поручик светлоголовому парню. И когда парень стал перед ним, поручик еще раз скомандовал: – Скидывай сапоги!
Парень посмотрел в голубое окно за окном, повел светлыми бровями, словно отогнал какую-то мелкую мысль. Не сгибаясь, стряхнул с ноги сапог.
– Сними другой, – сказал поручик.
Парень другой сапог стряхнул. Одна нога у него была в портянку обернута в ситцевую, в цветочках. Другая нога босая.
Поручик сказал:
– Так, так, так… – расстегнул планшетку кожаную. Брезгливо, двумя пальцами вытащил из нее портянку и, поморщившись, бросил ее. Портянка легла к ногам парня. Такая же, ситцевая в цветочках. Поручик сказал: – Твоя, – и в голосе у него была задушевность. – В твоей подводе нашли под доской. А в портянке мышьячок. Что ж ты не отпираешься, сволочь?
Парень подхватил с пола ломаный стул с витыми тяжелыми ножками, но казак ударил его по руке прикладом.
– Не балуй.
– Зачем ты? Зачем? – Голос у поручика стал еще мягче. – Молодой, только жить да жить. А ты лиходейством занялся, бандит. На кого ты поднялся? На Россию! И что тебе надо? Землю? Получишь землю – сажень.
Парень молчал. Губы у него твердели, сжимались – ножом не раздвинуть.
Парень молчал, и Витька не выдержал. Витька нагнулся, подобрал с пола мушкетерскую шпагу – бросился на поручика. Он бы проткнул его, такая в нем была сила и ярость. Но казак Круговой подхватил его, как куренка, тряхнул и поставил в сторонку. Сползла с Витькиных плеч махайродова шкура, выпала из руки мушкетерская шпага.
– Такой иглой курей пугать, – сказал казак. – Не для войны оружие – для баловства.
Вокруг Витьки завинтились огненные спирали, приблизились почти вплотную – чтобы подхватить его. Но Витька видел, как наливались злобой поручиковы глаза, как побледнела женщина, закусила губу. Как приподнялся на локтях раненый красногвардеец.
– Нервы, – поручик налил себе коньяку. – Как говорится, героический психоз… Круговой, веди.
Витька голову вскинул, подошел к раненому красногвардейцу, пожал ему руку и, обратись ко всем, сказал:
– Прощайте, товарищи.
– Ишь, снова бредют. – Казак Круговой легонько оттолкнул его. – Здесь не театр. Расстреливают здесь всерьез… Давай. – Он кивнул светлоголовому парню, пропустил его вперед и зашагал следом, клацая по каменным ступеням казачьими коваными сапогами.
Наверху парень оглянулся.
– Вспоминайте, кто выживет.
Казак толкнул его.
– Давай не задерживайся.
Через минуту хлопнул во дворе негромкий выстрел…
За окошком было синее небо. Летние запахи спускались в подвал, к ним был подмешан кисловатый запах пороха.
Когда случается смерть среди людей, люди прячутся в себя и какое-то время находятся не все вместе, а по отдельности.
Тихо было.
Но чуткое ухо девчонки уловило за окном какую-то перемену в звуках. Слишком быстро по улицам казачьи кони скачут. Слишком громко двери в особняке хлопают.
– Наши, – сказала девчонка.
– Чапай! – сказал раненый красногвардеец.
Далекое «ура!» растекалось по городу, шумней становилось и бурливее, словно вода прорвала запруду.