брызга, догнала Аркадия и уколола его вязальной спицей в локоть.
— Вот тебе, — сказала она.
Задумчивый Аркадий сел на скамейку в сквере. Почесал локоть. К нему подошла старушка, вся в черном, седенькая, сухонькая, в аккуратных темно-коричневых туфельках. Улыбнулась она и спросила:
— Не станете возражать, если я присяду рядом с вами?
Аркадий вскочил.
— Сочту за честь.
— Скорблю, но ненавижу баб, — сказала старушка, усаживаясь. — Они превратили жизнь в трагический абсурд, а мужчину в шута. Но ведь их тоже пожалеть надо. Вы посмотрите, что они носят, — одежда на них как физическая неполноценность. А где взять?
— Не знаю, — застенчиво сказал Аркадий. — Моя мама очень много работает. Знаете, она надевает новое платье, чтобы посидеть у телевизора — в театр не ходит. Ей не нравится, что там все или орут, или шепчут, и без устали учат жить. — Аркадия заливал стыд — с чего это он вдруг решил, будто он первый в очереди?
Он попробовал интеллигентизировать свое поведение путем научно-нравственного обоснования.
— Вы знаете, я стремлюсь к любви. Пора. Образ девушки, которая мне, скажем, нравится, я пытаюсь экстраполировать в образ женщины средних лет и в конечном счете — пожилой.
— Ну и как?
Аркадий вздохнул.
— Удручающе…
— Ну, а я вам нравлюсь? — спросила старушка с нескрываемым интересом.
— Очень, — Аркадий еще раз вздохнул, но уже не тяжелым вздохом, а умиротворенным — с каким набегавшиеся дети пьют молоко.
Аркадий смотрел прямо перед собой. В сквере на гравиевых дорожках играли мальчики и девочки. Для их бегания, падений, кувырканий взрослые устроили хорошо утрамбованную, но все же пыльную пустыню. Дети ползали по ней на коленях и животе, стояли на четвереньках, даже лежали — глядели в небо. «Хорошо бы это делать на травке», — подумал Аркадий и посмотрел на старушку.
Старушки не было. Была девушка в белых брюках и желтой майке.
— Роза? — спросил Аркадий.
— Роза для нахалов. Для нормальных — Надя.
— Тут старушка сидела… — Аркадий потерянно завертел головой. — Хорошая старушка…
— Моя прабабка — кавалерист-девица.
— Ну что ты мелешь?
— Я мелю?! — Надя вскочила. — Она в Первой Конной работала военной сестрой милосердия.
— Конечно мелешь! Она интеллигентная женщина. — Аркадий тоже вскочил. — У нее современное мышление.
— Интеллигентная — не спорю. Два высших образования. Мыслит современно — не спорю, это у нее от меня.
— А ты наглая, — сказал Аркадий.
— А ты жмот, — сказала Надя. — У тебя пуд бананов — мог бы и угостить девушку. Наверно, и прабабка моя слиняла, что ты ее бананом не угостил.
Стыд Аркадия обварил — стыд зависит от желез, вырабатывающих адреналин, и от совести — предмета неосязаемого, но обеспечивающего для адреналина сверхпроводимость.
— Конечно! — воскликнул Аркадий. — Ешь сколько хочешь.
— А ты?
— Я равнодушен. Я макароны люблю.
— Твоей жене нужно будет иметь много детей, если ты макароны любишь, иначе ей будет скучно… Девочка! — Надя остановила пробегавшую мимо девочку с черными коленями. — Ты бананчики любишь?
— У меня руки грязные, — сказала девочка.
— Ничего. Я тебе очищу.
Вскоре к этой самой Наде выстроилась очередь ребятишек. Она чистила им бананы. Ребятишки посматривали на Аркадия хмуро, опасаясь, что он тоже бананов захочет. А он думал о стоэтажном поле. Ему нравилось о нем думать.
Аркадий позвонил Ольге, которую любил в девятом классе. Правда, теперь она уже была мама — жена офицера. По школьной кличке Дебелая Ольга.
— Здравствуй, — сказала она врастяжку; у нее был низкий, окрашенный в темное голос. — Хочешь прийти?
— Если можно.
— Купи по дороге хлеба. Мне на улицу выходить лень.
Жила Дебелая Ольга в доме-башне на двенадцатом этаже. Под ее окнами теснились пятиэтажки, похожие на нефтеналивные баржи в полосе отлива. Их плоские асфальтовые крыши были в ржавых пятнах. Асфальтовые тротуары внизу были дырявы. Высохшая, развороченная экскаватором земля была мертвой.
Ольга ходила по квартире в цветастом недлинном халате. Это сильно смущало Аркадия — халат ее не был застегнут, лишь завязан узким пояском. Шея и щеки, даже волосы, схваченные на маковке в пучок, были розовые. Когда она с улыбкой смотрела на Аркадия, глаза ее щурились, готовые, если что, зажмуриться.
Аркадий стоял у окна, не зная, собственно, что сказать. Ольга села на подоконник. Пола халата упала с ее колена.
— Скучный вид, — сказала она. — Мой «майор» постоянно на службе. А ты что делаешь?
— Учусь.
— Ой, как смешно. — Ольга сделала попытку поправить халат. — Помню, в школе ты мечтал превратить все плоские крыши в теплицы. Это было бы замечательно. Мы бы сейчас любовались цветами и огурцами. — Ольга положила дебелую руку Аркадию на плечо и наклонилась к нему.
— Кто это там загорает? — спросил Аркадий, голос его был как высохшая рыбья чешуя.
На крыше пятиэтажного дома, на раскладушке, загорала девчонка. В темных очках. Лежа на животе. Девчонка читала книгу. По размякшему от жары асфальту шла цепочка следов от девчонкиных туфель. Рядом с раскладушкой на коврике стоял горшок с пальмой.
— Почему бы ей не пойти на пляж? — спросил Аркадий.
— Потому что она идиотка, — ответила Ольга.
Девчонка на крыше повернулась на спину.
— Посмотри на ее грудь, — сказала Ольга. — Прыщики. Но экономия — не нужно тратиться на французские лифчики. — Ольга распустила поясок на халате. — С другой стороны, тяжелая грудь не так уж плохо…
Халатик упал на пол.
Аркадия скрутило винтом. Или, может быть, он попал в мясорубку. Он не мог ничего сказать, поскольку был теперь в виде фарша. Дебелая Ольга торопилась слепить из него котлету.
Девчонка на крыше вдруг вскочила с раскладушки, натянула на коврике белые брюки, желтую майку, сняла черные очки и уставилась студенту Аркадию прямо в затуманенные глаза.
Аркадий просипел что-то о воле, нравственности и лейтенанте. И, опрокидывая мягкие стулья, давя заводные игрушки и заграничную обувь, вывалился из квартиры.
— Квашня! — крикнула ему вдогонку Дебелая Ольга голосом, похожим на жирный дым. — Каша! Хам! Тыква!..
Аркадий сбежал по лестнице на асфальт. С одной стороны — чего он сюда пришел? С другой стороны — а почему бы ему сюда не прийти?
Голо было вокруг.
В подобных новых кварталах, как правило, буйная зелень. Помимо положенного озеленения, проводимого городом, сами жильцы тычут в землю все, что под руку попадет. И растут в новостройках
