песок.
Он сделал это, чтобы помнить, чтобы никогда не забывать, как забыл однажды, обманувшись фальшивыми милостями. Его отец был ближайшим царедворцем Каваджмугли, его сестра была женой князя. Правда, она так и не смогла родить ему ребенка, но князь проявлял к ней то уважение, которого она заслуживала. Ее убили в Ночь Наложниц – Дхома чаще жила в доме отца и своего любимого брата Эхэ- Гэсэра, но именно в ту ночь… Эхэ-Гэсэр любил свою сестру и горевал о ней черным горем. Даже больше, чем по отцу, который также не пережил этот год, когда Падварнапас убил своего брата, правящего князя Каваджмугли, перебил всех его жен, детей и приближенных к нему царедворцев. Эхэ-Гэсэру тогда сравнялось двадцать два года, – и он не колебался, когда брат тирана Ригванапади предложил ему участвовать в заговоре. Ригванапади предложил ему самому убить князя, ссылаясь, что не может пролить кровь брата. Эхэ-Гэсэр согласился с радостью. Падварнапас был один, когда они пришли по потайному ходу древнего дворца. Эхэ-Гэсэр навсегда запомнил ужас в ненавистных зеленых глазах, жидкие светлые волосы, запачканные кровью, и отвратительный хлюпающий звук, с которым он вытащил кинжал из тела. Тогда ему казалось, что он отомстил.
Мать умерла быстро и тихо, смерть отца подточила ее силы, как вода точит камень. Эхэ-Гэсэр оказался главой рода. Долгое время он считал себя другом князя и был горд оказываемыми ему милостями. Это были хорошие годы. Единственную угрозу в виде оставшейся княжны Ицхаль упрятали за толстые стены школы Гарда. Войн и тяжелых бедствий не случалось, поля, засеянные просом, ячменем и чумизой, давали хорошие урожаи, множились стада. Они вместе охотились, вместе совершали паломничества в предписанные дни. У Эхэ-Гэсэра подрастал младший брат Ташил, который с раннего возраста выказал рвение и способности к магическим практикам и уже больше пяти лет был многообещающим послушником школы Омман.
Однажды, в день, который он тоже проклял, Эхэ-Гэсэр взял с собой Ташила, который довольно часто ездил с ними, хотя устав всех монастырских школ не одобрял убийства. Однако вид убитых другими зверей явно не смущал его.
– Нас учат понимать мысли и чаяния муравья и гиены, – говаривал он, плутовато улыбаясь на каверзные вопросы, которые любил задавать ему Ригванапади. – Орла и змеи, горного барана и навозного жука. Скажи, великий князь, смог бы я втолковать орлу, что ему не следовало охотиться на зайца и обойтись цветочной пыльцой?
– У тебя на все есть ответ, хитрый монах, – засмеялся князь. – Тогда скажи-ка мне, а правда ли говорят, что маги школы Омман столь могущественны, что могут создавать магические существа и воскрешать мертвых?
– Могут, – важно кивнул головой Ташил. – Только далеко не все. Послушников этому не обучают, однако я прошлым летом был учеником у одного полоумного старика, который дал обет провести год на кладбище. Какое-то время было ужас как скучно и ничего не происходило, а потом… потом я своими глазами видел, как старик заставил танцевать толстого монаха, что умер накануне, долго шептался и хихикал с ним, а потом сделал что-то, и труп опять стал трупом.
– Я хочу посмотреть на это, – загорелся князь. – Мне будет нужен при дворе такой человек. Я осыплю его золотом. Кого ты можешь мне порекомендовать?
В этот момент в голове Эхэ-Гэсэра звякнул колокольчик тревоги. Однако было поздно, Ташил уже произнес:
– Себя.
– Не стоит тебе хвастать о том, чего не можешь совершить, перед своим князем. – Ноздри Ригванапади гневно раздулись, напускное веселье разговора разом слетело с него. – Я жалею, что сказал тебе об этом. Такой вопрос следует обсуждать с настоятелем, а не с послушником, который еще не прошел полное посвящение.
– Зато посвященный маг не будет выполнять те задания, о характере которых я могу только догадываться, – оскалился в ответ Ташил, и Эхэ-Гэсэр понял, что зря держался с мальчишкой как с равным, пытаясь таким образом поддержать его после смерти отца. Как говорят, всему свое время, и Ташил вместо того, чтобы приобрести уверенность, приобрел дерзость.
– Когда язык – единственное оружие, не диво, что он становится очень острым, – насмешливо произнес Ригванапади.
Ташил покраснел и досадливо отмахнулся от попытки Эхэ-Гэсэра вклиниться в разговор с умиротворяющими словами.
– В отличие от тебя я знаю, о чем говорю, князь, – запальчиво выкрикнул он. – Когда луна станет полной, обеспечь мне свежий труп на кладбище и приходи сам. Я буду там, и ты сам увидишь, как я заставлю труп танцевать по моему приказу!
– Что ж, я-то там буду, – с издевкой сказал князь, – но, надеюсь, и ты не испугаешься, щенок!
Все попытки Эхэ-Гэсэра остановить обоих были тщетны. Единственное, на чем он смог настоять, что будет сопровождать князя.
Луна в ту ночь взошла над горами красной, как бычий глаз. Тело преступника, казненного накануне, князь велел завернуть в темную ткань и оставить на кладбище. Возможно, собаки уже потрудились над ним. Приближаясь к назначенному месту, Эхэ-Гэсэр чувствовал, что волоски на его теле стоят дыбом.
Им надлежало укрыться и наблюдать. Ташил особо настаивал на том, что не защищенный специальными заклинаниями человек не будет иметь никаких шансов спастись.
«Ни при каких обстоятельствах вы не должны двигаться и не издавать ни звука! – очень серьезно сказал он. – От этого зависит жизнь всех нас!»
Эхэ-Гэсэр сидел рядом с князем, спрятавшись за каменным обелиском, потирал мерзнущие пальцы и ждал.
Ташил появился, облаченный в длинный темный балахон, воткнул в землю странного вида кривые прутики и разложил на земле тлеющие пучки резко пахнущей травы. Потом он уложил тело, начертил на нем какие-то знаки и, усевшись перед ним, затянул жутковатую песню без слов, больше похожую на вой голодного охрипшего пса. Это продолжалось так долго, что у Эхэ-Гэсэра затекло, кажется, все тело.
Ташил что-то резко выкрикнул и ткнул тело пучком горящей травы. И тут они увидели это. Увидели, как покойник пошевелился, как невидящие глаза повели вокруг взглядом, от которого все в них заледенело. Мертвец начал подниматься. Ташил резво вскочил на ноги, не позволяя рукам, тянущимся к его горлу, коснуться его. В свете луны они оба выглядели, словно куклы театра масок, отбрасывая в их сторону длинные, уродливые, шевелящиеся тени.
Мертвец принялся раскачиваться, повинуясь движениям Ташила. Это и вправду напоминало какой-то дикий танец, – если не видеть, что на самом деле Ташил будто держит невидимый щит, который медленно прогибается под давлением. Мертвец приближался все ближе. При этом его голова продолжала вращаться, словно то, что происходило с телом, не имело к ней отношения. Вот она повернулась и уставилась прямо на них…
– Стража! Ко мне! – не своим голосом завопил князь. Он, конечно, оставил неподалеку личных телохранителей.
И в этот момент Ташил дернулся, отвлеченный суматохой. Совсем чуть-чуть, но этого было достаточно, чтобы пальцы мертвеца коснулись его. В следующую долю мгновения страшным движением паука, притягивающего к себе жертву, мертвец оплел сопротивляющегося жреца. А потом в горах долгим эхом раскатился отчаянный, захлебывающийся вопль. Тело Ташила упало и рассыпалось в пыль. Эхэ-Гэсэр дрожащими руками потащил из ножен меч, когда мертвец начал приближаться к нему. Луна осветила его лицо, и Эхэ-Гэсэру этого в жизни не забыть: на него смотрело какое-то неживое, оскаленное, абсолютно лишенное всего человеческого лицо брата. Он дико закричал.
Стражники, появившись из своего укрытия, окружили князя плотным кольцом. Эхэ-Гэсэр с ужасом наблюдал, как движения мертвеца становятся все более похожи на человеческие.
– Стреляйте в него! – заорал Ригванапади, и на темную фигуру посыпался град стрел.
В этот момент на луну, на беду, набежало облако, и в сгустившейся темноте стрелять стало невозможно. Доносились какие-то возня и вздохи, потом что-то стукнуло… Не в силах переносить больше неизвестности, Эхэ-Гэсэр с обнаженным мечом ринулся туда, где в последний раз видел брата.
Никого не было. Посреди пустоши лежал залитый кровью труп преступника и горка серого песка…
– Мой господин! – Поток ужасных воспоминаний был прерван. Эхэ-Гэсэр оглянулся к
