поездку в Москву».
В Париже в компартии ему пообещали, что сделают все возможное, и слово свое сдержали. А Хулио пришил мандат к внутренней стороне подкладки пиджака. И забыл о нем. И вот только перед самым отъездом из Москвы вспомнил и передал его одному из советских товарищей.
В последний вечер перед отъездом Хулио прошелся по Красной площади, постоял у Мавзолея В. И. Ленина, мысленно расставаясь с дорогим ему местом. Прощаясь с советскими друзьями, сказал, что еще не раз побывает в Москве.
Через двое суток он был в Варшаве. Еще несколько дней, и его встречал купающийся в солнце и цветах Париж. В столице Франции он задержался ровно настолько, сколько потребовалось для встречи с кубинцами, жившими там. А затем он пустился в обратную дорогу: Атлантический океан — Нью-Йорк — Мехико.
Год 1927-й
В Нью-Йорке Хулио встречался с кубинцами-эмигрантами. Среди них не все были, разумеется, настроены решительно и не все хотели бороться против Мачадо. Судьба сыграла с ними злую шутку, заставив покинуть родину, несмотря на то, что их разногласия с режимом были ничтожны. Ведь если бы в ноябре 24-го они не проголосовали за консерваторов, вряд ли им пришлось бы бежать с Кубы. Многие из них надеялись, что со временем все устроится и они вернутся: Мачадо ведь понимает, что консерваторы — это не коммунисты…
Для Хулио было важно наладить связь с эмиграцией, а также выяснить настроения его нью-йоркских соотечественников. Он остался не очень доволен встречами с ними, так как понял, что в Мексике кубинские эмигранты лучше организованы, к тому же их политический уровень был выше уровня эмигрантов в США. Хулио понимал, что так получилось потому, что в Мексике собрались в основном настоящие революционеры, среди которых было много коммунистов, но он не отчаивался и надеялся на перемены в Нью-Йорке.
Националистически настроенные мелкобуржуазные элементы, бежавшие с Кубы и сгруппировавшиеся во Флориде и Нью-Йорке, мечтали о военной экспедиции против Мачадо. Когда там появился Хулио Антонио, они ему все уши прожужжали разговорами о высадке. Они надеялись, что, если он будет участвовать в этой экспедиции, его имя привлечет под их знамена не только студентов, но и рабочих. Хулио Антонио разгадал их планы, однако ничего не сказал им о том, что он также думал о высадке. Решил взвесить все «за» и «против». А пока внимательно выслушивал все, что ему говорили. Так и не сказав ни «да», ни «нет», он уехал.
Чем ближе приближался поезд к мексиканской границе, тем больше усиливалось желание увидеть поскорее друзей, товарищей. Когда он уезжал, его отношения с женой оставляли желать лучшего. Оливин никак не хотела примириться с жизнью, которую он избрал. Забеременев во второй раз, она вновь надеялась, что с рождением ребенка (она верила, что вторые роды будут удачными) все утрясется в их отношениях. Однако отъезд Хулио в Европу не только поколебал ее уверенность, но вновь заставил пересмотреть взгляды на будущее. Ну что же, он пытался убедить ее не один раз в том, что он не видит для себя иного пути, кроме участия в коммунистическом движении, кроме борьбы, но она оставалась глуха и слепа к его доводам. Она его не понимала. Был ли выход из сложившейся ситуации? Как ни неприятно было сознаваться самому себе, он видел единственный выход в разводе. А ребенок, который должен был скоро родиться?.. А вдруг Оливин изменится?..
В Мехико его встретили с радостью: дел было по горло, а людей не хватало. Расспросам и рассказам о поездке, казалось, не будет конца. Разумеется, он сразу же включился в работу.
С Оливин не произошло никаких изменений, и однажды вечером она сказала, не глядя на Хулио, что не лучше ли ей уехать на Кубу, чтобы там рожать… Он ответил, что, конечно, она может поехать, что у родителей ей будет лучше, что она там не будет нуждаться в самой необходимой мелочи, что ей не придется экономить на всем…
Поездка в Европу влила новые силы в Хулио Антонио. Несмотря на трудности, которые стояли перед коммунистическим движением, хотелось работать, как никогда. Советская Россия стала для него намного ближе и дороже. Он считал своим не только партийным, но и просто человеческим долгом рассказывать правду о Советском Союзе. Поэтому, когда летом 1927 года империалистические державы, и в первую очередь Великобритания, усилили провокационные действия против молодой Республики Советов, а реакционные элементы в Мексике, вдохновляемые политикой своих старших партнеров, усилили репрессии против коммунистов, Хулио Антонио выступил на страницах органа компартии «Эль Мачете» с резкой отповедью врагам. Статья называлась «Провокации империалистов против Советов».
«Вначале была вооруженная интервенция империалистических армий, — писал Хулио Антонио. — Империалисты стремятся покончить с первой республикой рабочих и крестьян, спровоцировав мировую войну».
Он с гневом писал о бесчисленных провокациях против СССР. Чемберлену так хочется втянуть Советы в войну, потому что война — «это единственный выход для умирающей британской империи».
Если до Брюссельского конгресса Хулио как бы умозрительно воспринимал многие международные события, происходившие в далеких от Кубы и Мексики странах, то сейчас мировой революционный процесс стал ему понятен, как никогда. Он по-настоящему почувствовал себя участником великой борьбы.
Освободительное движение народов мира так ширится, что Чемберлену видится во всем «рука Москвы, даже в пыли, которая покрывает его монокль», — писал Хулио. Но страх империализма перед грядущей революцией не напрасен. За десять лет существования Республики Советов ее «промышленное производство, — продолжал он, — по сравнению с довоенным уровнем выросло на 106 %. Ее промышленность развивается быстрее, чем сельское хозяйство. А что это означает? Что страна перестает быть производителем только сырья».
Страна производит огромную часть всех средств производства. Не в этом ли заключается экономическое освобождение победившего народа? Эти средства производства — «будущая угроза в коммерческой и промышленной областях для мировой капиталистической экономики».
Но если империалистам объединенными усилиями удастся создать лагерь более сильный, чем пролетарское государство, тогда: «Будущая империалистическая война охватит еще больше государств мира. И очевидно, империалистические державы больше всего беспокоит антиимпериалистический дух пролетариев всего земного шара, включая английский пролетариат, а также нарастающая революция в колониях. И вот тогда пролетариат возьмет в руки оружие, но не для того, чтобы защищать своих хозяев, а для того, чтобы завоевать свободу».
Заканчивая статью, Мелья призывал пролетариат Мексики и всей остальной Америки сплотиться в борьбе против империализма на стороне социализма, на стороне Страны Советов.
«Эль Мачете» в июне — июле этого же года опубликовала серию его статей «Эпизоды из жизни Советского Союза», в которой он рассказал о разных сторонах советской действительности.
В декабре эта же газета публикует три его статьи под общим заголовком «Революционный триумф красной дипломатии», которые стали как бы продолжением статьи «Провокации империалистов против Советов».
В этой последней статье он пишет о Советском государстве как примере для Латинской Америки.
«Третий Интернационал и СССР имеют для Латинской Америки двойное значение. Во-первых, они являются авангардом и крепостью социалистического движения. Во-вторых, они являются движущей силой всего национально-освободительною движения. Ленинская теория империализма применима во всем мире, а не только в отдельных его частях, как это пытаются доказать некоторые простаки-ревизионеры».
В Брюсселе Мелья по-настоящему разобрался во многих вопросах тактики и стратегии империалистических держав. Он понял, что ни Англия, ни Франция, ни даже побежденная Германия не теряли надежды «расправиться» с Советским Союзом. Причем арсенал их «дипломатических» средств был весьма разнообразен: угрозы, шантаж и в изобилии — лицемерие. И окруженная врагами, Страна Советов должна была с достоинством отвечать на действия империалистической дипломатии. Поэтому в этих статьях он старался как можно глубже показать рабочему классу Мексики внешнеполитический курс Советского
