приказ… Вы же слыхали об этом! В Москве я буду учить русских детей письму и прочим наукам. Царь Петр приказал основать в своей столице новую школу. Гимназию. Нас вызывают туда. Мы не скоро увидим Ливонию. Попрощайтесь с родиной, дорогие мои!
— Но дорогой супруг мой, как же так?! — охнула пасторша. — Неужели мы стали рабами русского царя? Неужели мы больше не вольны в своих поступках?
— Надо бежать из этого мерзкого лагеря гнусных варваров! — запальчиво крикнул Эрнст.
— Мы не можем подвергать опасности женщин, сын мой, — назидательно заметил пастор. — К тому же в лагере остается Марта… А я не брошу мою несчастную девочку!
— Ты любишь эту противную девчонку больше наших детей! — голос пасторши сорвался на крик. — Предоставь ее собственной судьбе и подумай о нас!
— Я думаю о вас, дорогие мои, — тихо и как-то отрешенно сказал пастор. — И умоляю вас уповать на милосердие Господа. Мы поедем в столицу московитов, если будет на то Господня воля. Везде нужно сеять семена просвещения и мудрости Божьей. Даже в этой суровой стране!
— А Марта, она тоже поедет в Москву? — спросила Катарина.
— Я слыхал, что и фельдмаршал Шереметев собирается в русскую столицу. А если он — то и Марта, — ответил на это пастор.
— Она очень плачет? Грустит о своем Йохане? — сочувственно спросила Лизхен.
— Горе ее велико, дети мои! — вздохнул пастор. — Но я не решаюсь расспрашивать. Девочка несет это горе в себе, как воду в сосуде, тихо и не решаясь расплескать. Вы сами можете ее утешить, если захотите навестить сестру.
— Но разве нас пустят в палатку Шереметиса? — вмешалась в разговор Анна.
— Я проведу вас туда, если вы решитесь! — предложил дочерям пастор.
— Я боюсь, батюшка, я не пойду! — тут же отказалась Анна.
— А я пойду! — решительно заявила Катарина. — Может статься, еще увижу того доброго молодого сержанта, который помог мне дойти до нашей палатки!
— Если вы и пойдете к Марте, то не для того, чтобы строить глазки русским офицерам! — одернула Катарину пасторша.
— Я прослежу за этим, дорогая жена! — решительно сказал пастор и взял Катарину за руку. — Ну что, пойдем, дочка?
Катарина молча кивнула и набросила на плечи плащ. Остальные молчали. Эрнст, потупив взгляд, рассматривал земляной пол палатки, Лизхен снова уронила голову на колени и затихла. Госпожа пасторша высоко вздернула подбородок и сурово нахмурила брови. Ее явно не радовало решение мужа навестить эту неотесанную мужичку, Марту! Она никогда не понимала излишней привязанности мужа к воспитаннице. Впрочем, пусть идет, его все равно не удержишь!
Пастор вышел из палатки под руку с Катариной. Та, впрочем, думала то о сестрице Марте, то о приглянувшемся ей русском сержанте. Ах, если бы встретить его по пути к квартире Шереметиса! Она то и дело стреляла глазками по сторонам, но, встретив суровый взгляд отца, тут же смиренно опускала глаза в землю.
У скромной крестьянской избушки, которая служила фельдмаршалу резиденцией, они увидели знакомую тоненькую фигурку в сером крестьянском платье. Марта склонилась над лоханью с бельем, потом подняла голову и отерла пот со лба мыльной ладонью. Вид у нее был упрямый и отнюдь не подавленный. Губы крепко сжаты, глаза смотрели с вызовом. Она не смирилась со своей судьбой и не собиралась смиряться! Ах, если бы тогда, у озера, она могла бежать с Йоханом! Но ничего, она еще убежит и хоть на краю света найдет любимого! Если он только жив… Марта так и не поверила в слова солдата Ларса, ведь он мог ошибаться, и упрямо считала Йохана живым.
На красивую служанку Шереметева засматривались проходившие мимо солдаты и офицеры, но Марта словно не замечала этих взглядов. Однако шаги пастора она отличила от многих и подняла на приемного отца вопрошающий взгляд…
— Здравствуйте, батюшка, — тихо, но твердо сказала она. — Раньше я чаще называла вас только «господин пастор», но нынче позвольте называть отцом!
— День добрый, доченька! И отныне всегда называй меня так…
— А со мной ты не поздороваешься, несносная гордячка Марта? — обиделась Катарина. — Совсем забыла свою несчастную, одинокую, плененную дикарями подружку!!
— Дай я обниму тебя, сестренка! Только руки вытру. Нынче у нас много стирки. Я помогаю денщику господина фельдмаршала, а он таскает для меня воду из реки.
Марта обняла названую сестру, но как-то отстраненно, без прежней трогательной нежности. Зато на пастора она смотрела, как на родного отца, с горечью и надеждой.
— Шереметев не обижает тебя, дочка? — спросил пастор, заранее надеясь услышать от Марты уверения в учтивости русского фельдмаршала.
— Смотря что называть обидой, — пожала плечами Марта.
— Неужели он осмелился прикоснуться к тебе?! — гневно сжимая кулаки, воскликнул пастор.
— Если вы, батюшка, о мужских вольностях, то не бойтесь, господину фельдмаршалу не до меня. Он немолод, обременен вседневными заботами и слишком тоскует по своей супруге. Шереметис называет меня «дочкой» и не позволяет своим офицерам приставать ко мне.
— Тогда чем же он обидел тебя, девочка?
— Он лишил нас свободы. В этом и есть главная обида. Я не хочу ехать в Россию. Я хочу остаться здесь и дожидаться Йохана. Я все равно убегу!
Голос Марты прозвучал так упрямо и резко, что пастор сразу поверил в серьезность ее намерений.
— Марта, родная, — попытался уговорить ее пастор. — Если ты попытаешься сбежать, то получишь пулю в спину. После неудачного бегства Эрнста московиты предупредили нас, что будут стрелять, если кто- то повторит его попытку!
— Они не шутят, — вмешалась в разговор Катарина. — Они и вправду будут стрелять! У них такие страшные глаза, когда они злятся!..
— Я бывала в настоящем бою, и меня не испугают их пули! — воскликнула Марта.
— Побереги свою жизнь для Йохана, девочка, — преподобный Глюк пустил в ход последний аргумент. — Если несчастный мальчик жив, то он найдет тебя даже в Московии! А я буду умолять русского царя вернуть тебе свободу!
Марта задумалась. Несколько минут все трое молчали. Катарине наскучило ждать, и она принялась оглядываться по сторонам, с интересом изучая новую для себя бивуачную жизнь. Почти тотчас девушка заметила, как поодаль неуверенно топчется ее недавний знакомец, молодой русский сержант. Катарина с готовностью повернула к нему свое хорошенькое личико, и на нем сама собой засияла кокетливая улыбка. Сержант поприветствовал Катарину, по-военному сдвинув каблуки и решительно кивнув головой. Осмелев, очаровательница отошла на несколько шагов в сторону, чтобы без помех побеседовать со своим кавалером. Суровый оклик отца заставил ее вернуться на место. Девушка обиженно надула губки и стала ждать, пока отец переговорит с названой сестрицей. Сержант между тем сменил военные манеры на партикулярные и отвесил Катарине учтивый, но несколько неуклюжий поклон. Затем вздохнул огорченно, махнул рукой и уныло зашагал своей дорогой.
Пастор между тем обнял Марту и стал тихо читать «Отче наш». Воспитанница шепотом повторяла за ним слова молитвы.
— Да будет воля твоя!.. Воля ваша, батюшка, — решила она. — Я поберегу свою жизнь. Ради Йохана!
Глава 17
ДОРОГАМИ ОТСТУПЛЕНИЯ
Отъезд в Московию был решен. Пастор Глюк считал это расплатой за свои недавние тайные
