— Это было давно, герр Фабель. Целую жизнь назад.
— Ну хоть кого-то вы должны помнить.
Фабель, наблюдая, как Мюллер-Фойт задумчиво теребит седеющую, аккуратно подстриженную бородку, вдруг осознал, что не может прочитать этого человека или хотя бы определить, насколько много он скрывает.
— Помню, была женщина, с которой у меня продолжался некоторое время роман, — проговорил Мюллер-Фойт. — Ее звали Беата Брандт. Не знаю, что с ней потом сталось. И Пауль Шайбе… Он тоже был членом «Группы Геи».
— Архитектор?
— Да. Он только что выиграл конкурс на строительство в Хафенсити. И он единственный из группы, с кем я по-прежнему регулярно общаюсь, если отбросить редкие случаи, когда я сталкивался с Гансом Йохимом. Пауль Шайбе был и остается очень талантливым архитектором… очень передовым в плане проектирования домов, наносящих минимальный ущерб окружающей среде. Его последний проект для Прибрежного квартала в Хафенсити просто великолепен.
Фабель записал имена и фамилии: Беата Брандт и Пауль Шайбе.
— Еще кого-нибудь припоминаете?
— Пожалуй, нет… Имена, во всяком случае, на ум не приходят. Я никогда особенно не увлекался деятельностью «Группы Геи», если вы понимаете, о чем я.
— А не помните, Франц Мюльхаус имел отношение к группе?
Имя явно ошарашило Мюллер-Фойта, но затем на его лице отразилось подозрение.
— A-а… Понятно. Вас интересует вовсе не моя возможная связь с жертвами, верно? Если вы пришли расспросить меня о Рыжем Франце Мюльхаусе из-за инсинуаций, распространяемых Ингрид Фишманн, то можете убираться из моего дома к чертовой матери.
— Во-первых, — поднял руку Фабель, — я здесь исключительно потому, что пытаюсь найти связь между жертвами. Во-вторых, речь идет о расследовании убийств, и вам придется отвечать на вопросы, герр сенатор, уж тут вы мне поверьте. Мне наплевать, какой пост вы занимаете. По городу бродит маньяк, увечащий и убивающий людей, входивших в ваш круг в семидесятые — восьмидесятые годы. Мы можем продолжить разговор тут или в Полицайпрезидиуме, но мы так или иначе его продолжим.
Мюллер-Фойт сверлил Фабеля взглядом. Фабель понял, что пристальный взгляд политика вызван не яростью. Сенатор просто пытался оценить его, старался понять, блефует он или нет. Было совершенно очевидно, что Мюллер-Фойт обладал большим опытом политических баталий и напугать его непросто. Фабелю очень не нравилось хладнокровное и бесстрастное поведение политика.
— Не знаю, что вы думаете обо мне и людях моего типа, герр Фабель. — Мюллер-Фойт расслабился и снова откинулся на спинку софы. — Я имею в виду тех из нас, кто активно участвовал в движении протеста. Но мы изменили Германию. Многие привилегии, многие фундаментальные ценности и свободы, которые большинство людей теперь воспринимает как данность, являются прямым следствием наших действий в те годы. Мы приближаемся к тому моменту, если вообще уже к нему не пришли, когда можем снова гордиться тем, что мы немцы — либеральная, мирная нация. Мы это сделали, Фабель! Мое поколение. Наш протест разорвал и вымел из всех уголков общества последние клочки темной паутины. Мы первое поколение, не видевшее непосредственно войну, холокост, и мы совершенно ясно дали всем понять: наша Германия не будет иметь ничего общего с той Германией. Я признаю, что участвовал в уличных манифестациях. Признаю, что порой они принимали не совсем корректную форму. Но в основе моих взглядов лежит пацифизм: я не верю в насилие по отношению к планете Земля и не верю в насилие в отношении людей. Как уже сказал, тогда в горячке я совершал деяния, о которых сейчас сожалею, но я никогда — ни тогда, ни теперь — не смог бы отнять у человека жизнь в угоду политическим убеждениям; не важно, насколько тверды эти убеждения. И на мой взгляд, именно это отделяет меня оттого, что происходило прежде.
Мюллер-Фойт помолчал, не сводя глаз с Фабеля, потом продолжил:
— Если вдруг у вас возник вопрос, который вы, возможно, не хотите задавать, то позвольте мне все же на него ответить. Несмотря на инсинуации Ингрид Фишманн и тот политический капитал, который жена первого мэра хотела извлечь из этих инсинуаций, я никоим образом не причастен к похищению и убийству Торстена Видлера. Я не имею ничего общего ни с этим, ни с осуществившей это похищение группировкой.
— Ну, как я сказал, меня интересует только связь между двумя жертвами, — напомнил Фабель. — Я лишь хотел узнать, не был ли Франц Мюльхаус членом «Группы Геи».
— Господи, нет! Уж это я бы помнил. — Мюллер-Фойт на мгновение задумался. — Хотя мне понятно, почему вы спросили. Мюльхаус обладал немалым влиянием в движении, и его идеи и идеи «Группы Геи» имели некоторое сходство… Но нет. Рыжий Франц Мюльхаус к ней никакого отношения не имел.
— А кто был лидером группы?
Мюллер-Фойт слегка растерялся, услышав вопрос Фабеля.
— Да не было никакого лидера. Это был коллектив. И управление было, соответственно, коллективное.
Они проговорили еще минут пятнадцать, затем Фабель встал и поблагодарил Мюллер-Фойта за уделенное время и сотрудничество. Мюллер-Фойт в ответ пожелал Фабелю удачи в поимке убийцы.
Сворачивая с подъездной дороги в город на шоссе, Фабель размышлял о том, что теперь у него есть точка соприкосновения между Гансом Йохимом Хаузером и Гюнтером Грибелем, а также о том, насколько откровенным казался Мюллер-Фойт. «Тогда почему, — подумал Фабель, — у меня стойкое ощущение, что Мюллер-Фойт не сказал ровным счетом ничего?
Двигаясь к Гамбургу по шоссе В73, Фабель позвонил Вернеру и рассказал о связи между обеими жертвами, а также вкратце передал основные моменты беседы с Мюллер-Фойтом.
— Мне надо поговорить с этим архитектором, Паулем Шайбе, — заявил Фабель. — Можешь найти контактный телефон и организовать встречу? Начни лучше всего со звонка ему на работу.
— Конечно, Йен. Я перезвоню.
Фабель только что свернул на магистраль А7 и двигался в направлении тоннеля через Эльбу, когда телефон в машине зазвонил.
— Привет, Йен, — раздался голос Вернера. — У меня только что состоялась весьма странная беседа с сотрудниками в офисе Шайбе. Я разговаривал с его замом, парнем по фамилии Паульсен. Его чуть удар не хватил, когда я сказал, что это из Комиссии по расследованию убийств их беспокоят. Он подумал, я звоню, потому что найден труп Шайбе или что-то в этом роде. По словам Паульсена, в понедельник Шайбе был на приеме в ратуше и с тех пор не появлялся. Насколько я понял, сегодня вечером должен состояться официальный прием по поводу грандиозного проекта в Хафенсити, и в офисе переживают, что он может там не появиться. Похоже, мы имеем дело с пропажей человека.
— Или с убийцей в бегах, — усмехнулся Фабель. — Пошли туда кого-нибудь разузнать подробности. Думаю, нам стоит самим побывать на этом приеме. Я вернусь к пяти. Сейчас заеду в университет, а в три у меня встреча с той журналисткой, Фишманн. Еще что-нибудь есть?
— Ну только разве что Анна нашла концы по той мумии времен Второй мировой. Семья больше на той улице не проживает. Дом во время войны разбомбили, но Анна узнала о ком-то, кто был другом того погибшего парня. Хочешь, чтобы она продолжила?
— Нет, не стоит. Я сам этим займусь. Это мое дело. Попроси Анну положить отчет мне на стол.
Едва Фабель дал отбой, как телефон зазвонил снова.
— Фабель слушает! — нетерпеливо рявкнул он.
В трубке трещали электронные помехи. А затем раздался голос. Нечеловеческий.
— Ты получишь предупреждение… — Голос звучал так, словно шел через специальную, искажающую его аппаратуру.
Фабель взглянул на дисплей, но номер не определился.
— Кто это, черт подери?
— Ты получишь предупреждение. Но только одно. — Звонивший дал отбой.
Фабель двинулся дальше к тоннелю через Эльбу. Чудной какой-то звонок. Может, кто-то даже не понял, что звонит офицеру полиции. Но где-то в глубине души у Фабеля зазвенел тревожный
