Фиона сделала глоток бренди.
— «Карлос Примере». У тебя безупречный вкус.
— Хочешь еще? — Долорес встала.
— Нет. Не уходи, моя дорогая. Я хочу быть поближе к тебе, хочу, чтобы у нас все было вместе. На самом деле ты ничего не можешь дать мне, но в то же время ты можешь дать мне все. Ты понимаешь, о чем я? Мы можем быть всем друг для друга.
Она откинулась на шелковую подушку, глядя на Долорес своими странными, гипнотизирующими, властными, вовлекающими глазами.
— Что я испытываю по отношению к тебе? Желание? Что это такое? В те три дня, что прошли после нашей первой встречи, я не перестаю задавать себе этот вопрос. Что это такое? Восхищение? Чувство родственной души? Все это есть, и еще есть чувство узнавания: в тебе я узнаю себя. Это я знаю. Но узнавание себя в тебе выходит далеко за пределы самолюбования. Откуда эта гармония между нами, дорогая моя Долорес? В том ли дело, что я узнаю в тебе собственную незащищенность? Безоружность? Ранимость? Я испытываю желание такой силы, какого никогда не знала раньше. Наверное, причина в том, что никогда раньше я не встречалась с такой чистой красотой и не испытывала потребности склониться перед твоей божественной сутью.
Долорес сделала последнюю затяжку. Окурок уже обжигал ей пальцы, но она не чувствовала боли. Ее тело и сознание разъединились, начали существовать раздельно.
— С тобой я не испытываю ни малейшей напряженности, — сказала она.
— И это прекрасно, моя дорогая, но не выкурить ли нам еще одну? — И она снова открыла сумочку.
Теперь сигарету закурила она, но тут же передала ее Долорес.
Ни в чем не было поспешности, необходимости, настойчивости — осталась только естественная потребность вбирать в себя жизнь, наполняться жизнью и плыть, и плыть в другое измерение, выскальзывая из измерения нынешнего.
Глядя в огонь, Фиона негромко заговорила:
— Все это — осколки, все сотворенное — в осколках, разметанных по Вселенной. Мы тоже осколки и встречаемся с другими такими же. Мы собираемся, одни осколки отпадают, другие занимают их места, процесс идет непрестанно, осколки меняются местами, возникают все новые конфигурации. Вселенная непрестанно изменяется и расширяется, и расширяется, ты об этом знаешь, Долорес?
— Всегда думала, что это так.
— А я всегда думала о первоначальной комбинации осколков, о первых кусочках, которые тогда были вместе. Где они сейчас? И как получилось, что осколки так перемешались? Но встреча с тобой, Долорес, как восстановление первоначального единства…
Прикрыв на миг глаза, Долорес увидела странные цветовые пятна. Фиона все говорила:
— Это нечто большее, чем тебе кажется. Оно выходит за пределы желания, секса, но в то же время объемлет их, ибо иначе невозможно. Ты так чиста, Долорес, ты так прелестна — в тебе все. Вот почему мне так хочется обнять тебя, поцеловать тебя, показать тебе нечто, свободное от секса, но являющееся воплощением сексуальности, поскольку физическая любовь — наш единственный способ выражения, конкретного выражения чувств, которые мы несем в себе. Человек — узник собственного тела, но иногда — ах, как редко! — можно вырваться из узилища, получив ключ к общению с другими узниками. Моя прелестная Долорес, вдвоем мы с тобой сумеем выйти из рамок физического единения, ибо очень велика твоя духовная реальность. Я люблю тебя, Долорес, я люблю тебя как дорогую сердцу моему сестру. Скажи мне, приходилось ли тебе раньше любить женщину?
— Нет, — Долорес так и не могла оторваться от глаз Фионы, от ее властного и магнетического взгляда.
Что за сила в Фионе так влечет ее, делая ее податливой, покорной? Или это действие марихуаны? Долорес перестала понимать и уже ни в чем не могла разобраться, но ведь с первой встречи ее тянула к себе загадочность Фионы. Да, конечно, она испытывает к ней и сексуальное влечение, о да, ей тоже хочется…
— Моя полярная противоположность. Скажи, Долорес, а ты часто плачешь?
— Нет.
— И я нет. Слезы оставили меня годы назад, тогда же меня оставила и любовь. А теперь — теперь я такая же, как ты. И жесткая, и нежная. И мне необходимо раствориться, прежде чем переступить то, неизбежное…
— О чем ты?
— О смерти. Да. Ты ведь тоже страшишься, смерти в глубине души. Но мы можем помочь друг другу. Мы обе хотели бы полностью раствориться, прежде чем переступим неизбежный порог. Разве я тебе не сказала, что мне все известно о тебе? Я знаю, что ни один мужчина не утолил твоей жажды. Если бы даже ты сама не рассказала мне об этом, я все равно бы знала.
— Откуда?
— Я же тебе сказала, я ясновидящая. Сколько мне поведал о тебе страх в твоих глазах! Но даже этот страх можно любить в тебе. Я ведь узнала в твоем страхе мой собственный, и мне захотелось утешить тебя, внушить тебе надежду, просто подержать твою руку в моей, чтобы пальцами и нервами почувствовать, как мы понимаем друг друга. Я способна освободить тебя от страха, потому что понимаю его суть. Только женщине дано до конца понять потребности другой женщины. Тебе нет нужды рассказывать о твоих сексуальных особенностях — я и так все знаю. Я точно знаю твой ритм и интервалы, знаю, как ты вздыхаешь, как двигаешься, как ласкаешь и ласкаешься, как ты вдыхаешь воздух и выдыхаешь его, знаю все тонкости, столь необходимые для твоей натуры — тонкой и чувствительной, и очень сложной.
Голос Фионы доносился откуда-то из немыслимого далека, из полузабытых веков глубокой древности.
— Я хочу узнать тебя на вкус, Долорес, почувствовать острый запах твоего тела, поиграть пальцами на твоем прекрасно настроенном инструменте. Ты навсегда запомнишь то, что я с тобой сделаю, и ничто иное уже никогда не сможет удовлетворить тебя. Хочешь испытать?
Они обменялись долгим взглядом. Долорес исполнилась ожидания — постоянно сопровождающий Фиону загадочный аромат, властно привлекающие биотоки, неизменная легкая улыбка на губах… Только сейчас, очутившись в такой близости к Фионе, Долорес осознала, что всю жизнь жила не той энергией — конечно, она отлично умела использовать ее в своих интересах, даже многого добилась с ее помощью, но подлинная энергия ее личности так и осталась нетронутой. Она не могла оторваться от глаз Фионы — они затрагивали потаенные струны, слишком долго молчавшие в Долорес. Теперь эти струны начали звучать, и Долорес была поражена. Ей хотелось вина, ибо все до сих пор было обыкновенной водой. Впрочем, все равно все перестало существовать, кроме Фионы.
Долорес услышала собственный голос, который показался ей чужим и далеким, но полным желания:
— Я тоже тебя хочу.
Голос ее прервался.
— Господи, я же ничего не соображаю, я же совершенно под балдой… Господи…
— Это прекрасно. Сейчас, вот сию минуту, моя любимая… Изумление и наслаждение от великолепного тела Фионы, согревающего ее собственное. Свобода от всего, что она испытывала с мужчинами, давала выход эмоциям невероятной силы, незнакомым Долорес раньше, и ей хотелось раствориться в этом счастливом единении.
Ее тело несколько минут дрожало от страсти и удовлетворения-, которых она никогда не испытывала ни с одним мужчиной. Теперь Долорес поняла, теперь она знала, почему с мужчинами так быть не может. Здесь не было войны полов, не было схватки, не было хитростей и притворства — была одна только глубокая, всеобъемлющая гармония.
— Я есть тьма, ты есть свет, — произнесла Фиона, не шевелясь. — А теперь, моя любовь, моя бывшая девственница, скажи мне: после полноты только что пережитого, чего еще можно желать, кроме полного исчезновения мига и растворения в вечном? Ну да ладно, скажи мне, тебе понравилась лесбийская любовь? Ее первый урок?
