— Чарлин, ты просто не понимаешь меня. Посмотри на других, на ту же Долорес Хейнс, она же входит в комнату так, как будто она хозяйка мира. Держится так, будто все должны посторониться и уступить ей место. Я таких никогда раньше не видела, когда она появляется, я себя около нее чувствую карлицей.
— Тебе бы десятую часть ее уверенности в себе! Я давно не видела девушку, которая так продвигалась бы вперед при весьма незначительных данных.
— То есть?
— Что «то есть»? Великой красавицей ее никак не назовешь, талантов у нее — кот наплакал. Вот что у нее есть, так это уверенность в себе. Она рассчитывает на успех. И он приходит. Приходит все, чего она желает: работа, мужчины, деньги!
— Мне Долорес кажется очень привлекательной.
— Детка, она отлично смотрится, но это все сделанное. Ты посмотри лучше на себя, Ева, ты — совсем другое дело. Ты же подлинная. Но поверить в это тебе что-то мешает, поэтому нет и уверенности в своих возможностях. И вот результат. Полюбуйся на себя — умираешь от одиночества, сидишь вечерами дома. Господи, кисуля, это же неслыханно!
Уоррен, смирно сидевший у ног Чарлин, неожиданно вскочил и заскулил, уставясь на Еву. Чарлин покатилась со смеху:
— Тебя даже пес отказывается понять!
— Но у меня все время такое чувство, будто я выдаю себя за кого-то другого, что рано или поздно это обнаружится и… я сгорю со стыда!
— Слушай меня внимательно, радость моя, — Чарлин подалась вперед, глядя Еве прямо в глаза. — Ты действительно Ева Парадайз. Ты ее вылепила из себя, и теперь ты и есть она. Ясно?
— Но…
— Ты ее вылепила, потому что тебя не устраивали ограничения, навязанные тебе случайностью твоего появления на свет. Нет закона, который требовал бы, чтобы человек мирился с тем, что ему дано от природы. Ты знаешь, что это правда, Ева.
— Наверное.
— Сидеть, Уоррен! Веди себя прилично, с Курта бери пример! Вот так, молодец!
Она потрепала по голове одного пса, потом другого, потом опять посмотрела в глаза Евы.
— Давай все-таки вернемся к твоим проблемам, детка. Проблемы есть, как будем их решать?
— Не знаю.
— Есть идея, — сказала Чарлин после минутной паузы.
— Какая?
— Поселить тебя вместе с Кэрри и Долорес. Наберешься от них ума.
Ева потеряла дар речи и замерла с раскрытым ртом.
— Места у них достаточно, там можно вполне жить втроем. Я им позвоню и, если дело сладится, дам тебе знать.
Ева все еще не пришла в себя от разговора с Чарлин и от перспективы нового поворота жизни. В парикмахерскую к дяде Наппи она прилетела как на крыльях.
— Дядя Наппи! — закричала она, едва переступив порог. — У меня новости, угадай что?
Старик оторвался от клиента, которого стриг, и замахал ножницами в воздухе.
— Новая коммерческая реклама, за которую ты получишь ровно миллион, а? — И добавил, обращаясь к клиенту:
— Моя племянница, Ева. Видели ее фотографии у меня на стенке? Ну не красотка ли?
Ева уселась в уголок и раскрыла журнал, ожидая, пока дядя освободится. Стены парикмахерской были щедро украшены ее портретами, которые дядя Наппи вставил в рамочки.
Клиент расплатился, и дядя Наппи подошел к Еве.
— Может так получиться, — жарко зашептала ему Ева, — что я перееду к самым красивым, стильным и известным девушкам во всем Нью-Йорке! Они знакомы с интересными людьми, их приглашают на светские приемы, их окружают самые богатые люди города. Потрясающе, правда, дядя Наппи?
Тот покачал головой:
— Если так и дальше пойдет, так ты скоро перестанешь разговаривать со своим старым дядюшкой! Будешь вращаться в высшем свете, и тебе мы, Петроанджели, уже будем недостаточно хороши.
— Ты что, дядя Наппи, никогда! Старик нежно улыбнулся племяннице:
— Все будет хорошо, если ты будешь помнить, что есть у тебя старик дядя!
Ева звонко поцеловала его:
— Еще бы!
Глава II
Минуло две недели с того дня, как Долорес познакомилась с Натаном Уинстоном. Он каждый день присылал цветы, по вечерам водил Долорес по приемам и самым изысканным ресторанам Манхэттена. Натан Уинстон был богат и свободен, что делало его заманчивой добычей. Он обращал на себя внимание, и Долорес была в восторге от того, что ее видят в обществе столь заметного человека.
В будущем Натан планировал заняться политикой. Он обладал и нужными связями для политических игр, и возможностями вести их, важнейшей из которых, безусловно, являлись его деньги.
Долорес скоро убедилась в том, что Натан Уинстон — человек довольно необычный. По временам он казался совершенно отрешенным от мирских дел. Несколько раз Долорес спрашивала его:
— Что ты имел в виду под ящиком Пандоры?
Он качал головой и не давал ответа, как, впрочем, всякий раз, когда Долорес задавала вопрос на конкретную тему.
Однажды, когда Натан упомянул о своем сыне, Долорес спросила:
— Сколько у тебя детей?
— Трое, — рассеянно ответил он.
Через некоторое время Долорес снова спросила его о детях:
— У тебя сын и две дочери или двое сыновей и дочь?
Натан широко раскрыл глаза, и на миг Долорес почудилось, будто она читает в них страх. Однако он тут же взял себя в руки и совершенно спокойным тоном ответил:
— У меня сын и дочь.
— А третий кто?
— Какой третий? Я же сказал, у меня двое детей! Долорес не стала продолжать тему. Она и без того не могла разобраться в Натане. Ее раздражало существование множества закрытых зон в нем — это усложняло ее планы военной кампании.
К концу третьей недели знакомства — и к концу второй недели романа — Натан пригласил Долорес на импровизированную поездку в Европу. Планировавшаяся его фирмой рекламная кампания, в которой Долорес отводилось видное место, была отменена. Надо полагать, поездка по Европе должна была хотя бы частично компенсировать Долорес несостоявшиеся съемки.
— Ох, детка, я оставила на комоде пряжки от туфель. Будь ангелом, подай их мне.
— Даю!
Ева так и бросилась услужить Долорес — она вообще со дня своего переезда не помнила себя от счастья.
— Мерси, малышка.
Долорес прикрепила пряжки к черным лакированным лодочкам.
— Путешествие по Европе — это же просто потрясающе! — Ева смотрела на Долорес круглыми, завистливыми глазами.
Вошла Кэрри, сбросила обувь и с наслаждением растянулась на кровати. При виде стоявшей на другой кровати маленькой дорожной сумочки, которую Долорес приготовила в дорогу, Кэрри спросила:
